Тарасов И.М. О миграциях галиндов, готской истории и балто-славянских культурах. Часть вторая.

О МИГРАЦИЯХ ГАЛИНДОВ, ГОТСКОЙ ИСТОРИИ И БАЛТО-СЛАВЯНСКИХ КУЛЬТУРАХ. ЧАСТЬ ВТОРАЯ[1]

Статья является рецензией на критическую работу А. Лухтанаса и О.В. Полякова «Галинды на просторах Европы – археологическая, историческая, лингвистическая реальность или вымысел?» (2018) В материале приводится разбор основных аргументов авторов, отрицающих как миграции западнобалтского населения в IV–V вв., так и расселение в Верхнем Поочье особого этноса голядь, зафиксированного летописями. Также в статье приводятся некоторые наблюдения насчёт истории готов и сармато-алан – этносов, чья история тесно переплетена с праславянской.

Ключевые слова: галинды, голядь, готы, Великое переселение народов, сарматы, балты, славяне, Топоров.

The article is a review of the critical work of A. Lukhtanas and O. V. Polyakov «Galinds in the vastness of Europe-archaeological, historical, linguistic reality or fiction?» (2018) The article analyzes the main arguments of the authors that deny both the migration of the West Baltic population in the IV–V centuries, and the settlement in the Oka region of the special Goliad ethnic group recorded in the Chronicles. The article also contains some observations about the history of the Goths and Sarmatian-Alan ethnic groups, whose history is closely intertwined with the ancient Slavs.

Key Words: Galindians, Golyad, Goths, Migration Period, Sarmatians, Balts, Slavs, Toporov.

В одной из последних своих статей исследователи из Прибалтики – А. Лухтанас и О.В. Поляков подвергли резкой критике как плоды многолетней деятельности добросовестного русского учёного В.Н. Топорова, так и его самого как специалиста. В публикации была сделана попытка опровергнуть гипотезу о миграциях галиндов в Западную Европу и попутно «разоблачить» ещё несколько «мифов» (наличие балтских названий в Центральной Европе, проживание голяди в Поочье и др.). Несогласие с позицией Авторов и желание заступиться за честное имя Владимира Николаевича привели к появлению настоящей статьи.

За последние годы А. Лухтанас и О.В. Поляков (в дальнейшем в данной статье – Авторы) выпустили несколько статей по теме миграций галиндов. Однако подробно разбирать некоторые из них («Галинды на просторах Европы..» и «Монеты императора Волузиана...») мы не будем, ибо все аргументы из них перекочевали в итоговую статью (Лухтанас, Поляков 2018 а). Именно на разборе аргументации из данной публикации мы и остановим своё внимание. Для большего удобства цитаты из труда Авторов будут отмечены курсивом.

Первая часть статьи публиковалась ранее (Тарасов 2022).

«Суть воззрений автора (Топорова — И.Т.) состояла в том, что галинды участвовали в миграциях и вестготов, и вандалов, и бургундов, и лангобардов, и в восточной колонизации, вплоть до Подмосковья. Часть их, по свидетельству Петра из Дусбурга, сохранялась на родине, вплоть до рубежа ХIII–ХIV вв.» (С. 118).

На самом деле, Топоров указал всего лишь два основных вектора миграций галиндов – западное, в пределы одряхлевшей Римской империи и восточное, в Поочье. Хотя упоминание Топорова о миграции галиндов с лангобардами и бургундами Авторы взяли из головы. Топоров лишь упоминал страну галиндов (Голанду), которая встретилась им на пути. А предки бургундов и (предположительно) готов – бургундионы и гутоны соответственно, – входили какое-то время в объединение вандалов (Vandili) (Plin. NH, IV 14). Впрочем, и в Северном Причерноморье могли обитать какие-то группы бургундов (Шаров 2013: 143). Следовательно, эти «восточные» бургунды должны были вместе с готами уходить на запад от знаменитого «гуннского истребления», о котором писал современник событий Евнапий из Сард. Как те же аланы, тайфалы и другие народности черняховского ареала.

Небольшие высоко милитаризированные группы смешанного (как германского, так и негерманского – гуннского, аланского и др.) населения для эпохи Великого переселения народов – вполне естественное явление (Казанский и др. 2018: 41 –42). В состав таких групп могли вливаться и «гелоны» (галинды), которых после некоторого перерыва внезапно «заново открывает» позднеантичная литература.

Далее, видимо, группы галиндов оказались в составе полчищ Радагайса, уводившего «готские народы» из-под власти гуннов (Вольфрам 2003: 241). Таким образом балты могли оказаться в Италии в самом начале V в. Оттуда, уже после разгрома и казни Радагайса, они влились в «народ-войско» везиготского «короля» Алариха.

Вместе с этими народами на запад уходили и группы балтского населения черняховской культуры. По всей вероятности, в числе «гелонов» вполне могли быть и «гольтескифы», т.е. мощинцы, которые проживали неподалёку от одного из «королевств» готов, появившихся после распада «державы» Эрманариха. Современные археологи выделяют на северо-востоке территории, входившей в «державу» Эрманариха, богатые захоронения знати (территория современных Курской и Орловской областей, а также прилегающих районов Украины). Они связываются с каким-то из «центров» готов, оставшихся после волны гуннского нашествия 376 г. Возможно даже это то самое «королевство» Винитария, о котором упоминает Иордан (Get. 246–250) (Казанский 1997; Радюш 2014; Радюш 2020). В подтверждение этих слов можно привести мнение М.Б. Щукина, что столкновение антов Божа с готами Винитария произошло где-то на днепровском Левобережье (Щукин 2005: 230). На то, что «королевство» Винитария располагалось где-то поблизости от ареала киевской (венедской) культуры указывает, кажется, и прозвище самого готского полководца – ‘победитель’ (Вольфрам 2003: 359) или даже ‘потрошитель’ (Трубачев 1999: 214) венедов. Подобный титул готский «король» мог получить именно за разгром соседних антов Божа, что определённо подразумевает их соседство.

Таким образом, территория «королевства» Винитария была в непосредственной близости от ареала мощинцев-Golthe (южные границы мощинской культуры находились буквально в 1,5 – 2,5 сотнях км к северу от него). Следовательно, «гольтескифы» могли быть в зависимости от этого готского «королевства».

Свидетельством миграции каких-то мощинцев вместе с готами могут быть археологические находки. К примеру, в Херсонесе археологами в одной из коллективных гробниц долгого использования была обнаружена пара фибул круга «варварских» эмалей. Бо́льшая часть аналогов им происходит из Мощинского клада на Верхней Оке. Мощинский клад содержал гребенчатый браслет, датированный по литовским материалам периодом СЗ. Скорее всего, эти «балтославянские» фибулы попали в Крым со второй, «черняховской» волной северных мигрантов (Казанский 2006: 32).

«На риторический вопрос «Кто заселял Галиндию после ухода галиндов?» сам автор не дает ответа, считая, что любой из них будет «невозможным или спорным» (С. 118).

О миграции пассионарной молодёжи во время войн у германцев писал ещё Клавдий Тацит: «Если община, в которой они родились, закосневает в длительном мире и праздности, множество знатных юношей отправляется к племенам, вовлеченным в какую-нибудь войну, и потому, что покой этому народу не по душе, и так как среди превратностей битв им легче прославиться, да и содержать большую дружину можно не иначе, как только насилием и войной» (Tac. Germ. 14). Мне могут возразить, что речь идёт о германцах, а не о балтах. Но общий уровень социально-экономического развития западных балтов и их институтов, а также в целом отнесение айстов к германцам самим Тацитом (их «обычаи и облик» напоминали свебские (Tac. Germ. 45)), могут свидетельствовать в пользу того, что и у балтов существовали подобные практики. Можно полагать, что в миграциях германцев принимали участие и галиндские воинские дружины.

Как видим, никакой проблемы с гипотетическим запустением Галиндии нет, если учитывать, что мигрировал не весь народ, а его часть. Точно также, как в упомянутых преданиях гутов Готланда и предков лангобардов. Подобным образом мигрировали отнюдь не все восточноевропейские аланы, а их часть. Точно так же, как не все готы ушли на запад, спасаясь от гуннов. Какие-то готы оставались на прежних местах, и их «королевства» существовали в Северном Причерноморье несколько десятилетий под властью гуннов и завершили существование только в середине V в. н.э. (Александров 2011: 225). Другая часть готов осталась в Крыму, основав своё государство Дори, о котором упоминал ещё Прокопий Кесарийский (De Aedif. VII, 13).

«Можно подвести итог: разработка галиндско-голядской тематики в научном творчестве В. Н. Топорова в целом неудачна. В ней упущена предыстория вопроса, проигнорированы альтернативные мнения, а самое главное — отсутствуют какие-либо новые для того времени исторические, археологические и лингвистические обоснования столь ответственных выводов» (С. 119–120).

На самом деле, сами Авторы не допускают альтернативных версий, замалчивая неугодные аргументы оппонентов (к примеру, целый ряд параллелей между названиями в Верхнем Поочье/Верхнем Поднепровье и Прусской Галиндии (Топоров 2006: 22–23), игнорируя бесспорно балтскую этимологию антропонима Galindo/Galindus или как бы «не замечая» археологические примеры из монографии Щукина (речь об этом пойдёт несколькими абзацами ниже). Как уже было сказано, Авторы толкуют всё из принципа «лишь бы не балтийское», выбирая там, где им выгодно, древнеевропейскую, фракийскую, славянскую, германскую, арабскую (!) этимологии, решительно отвергая ту, что предлагал Топоров, исходя исключительно из собственных антипатий. Кроме того, в критике гипотезы о балтских миграциях и в критике переселения галиндов в Поочье Авторы не высказали вообще никаких новых идей, повторяя выводы ряда учёных XIX – XX вв.

Нельзя не обратить внимания и на очередную манипулятивную попытку Авторов навязать свою точку зрения, попросту измыслив за Топорова причину, по которой он в дальнейшем «отошёл» от тематики миграций галиндов (что, конечно же, не так). Авторы весьма поверхностно знакомы с интеллектуальным наследием В.Н. Топорова и по этой причине говорят ошибочные вещи, т.к. Топоров никуда не «отходил», а краткий синопсис «галиндской гипотезы» изложен, к примеру, в одной из последних его работ, вышедшей посмертно – главе «Балтийские языки» труда «Языки мира» (Топоров 2006: 21–23). Особо отмечу, что Авторы в очередной раз поступили весьма непорядочно, выдав свои мысли за действительность и приписав Топорову некое «сомнение» насчёт правильности его «галиндской гипотезы», о котором он никогда и нигде не писал. Судите сами: «В дальнейшем ученый отошел от этой тематики. Он занялся подготовкой многотомного словаря прусского языка, затем переключился на написание объемных литературоведческих монографий. Можно только гадать: почувствовал ли В. Н. Топоров, что галиндская тематика себя исчерпала, или усомнился в аргументированности своих миграционных гипотез» (С. 119). Эти же авторы поступают некорректно, назвав научные открытия доктора исторических наук В.И. Кулакова «открытиями» в кавычках (С. 120). В то же время Лухтанас и Пoляков весьма оскорбительно высказываются о других исследователях, уважаемых и достойных учёных, которых Топоров якобы мог «ввести в заблуждение», как о каких-то юнцах, мало знакомых с наукой: «Они ввели в заблуждение целый ряд знатоков европейской археологии I тыс. н. э.» (С. 119).

«М. Б. Щукин, не будучи лингвистом, отказывался судить о степени обоснованности гипотез В. Н. Топорова. Отмечая отсутствие сведений о галиндах в письменных источниках, он осторожно допускал возможность их участия в событиях Великого переселения народов» (С. 119).

Авторы вводят читателя в заблуждение, как бы «забыв» уточнить, что такой выдающийся исследователь варварских древностей Европы, как М.Б. Щукин, как раз не сомневался в соотнесении упоминаемых Иорданом «гольтескифов» и «колдов» с подмосковной голядью. Щукин не просто соотносил иордановых Coldas и Goltheskytha с голядью Верхнего Поочья (Щукин 2005: 209), но и вслед за Д.А. Мачинским и Г.С. Лебедевым, сопоставил список народов Иордана с заселённостью балто-волжского пути, которым владели готы, тем самым признавая реальность указаний древнего автора (Щукин 2005: 209–210). По всей вероятности, Щукина Авторы читали либо очень плохо, либо умышленно умолчали о том, что Марк Борисович не просто был сторонником переселений галиндов-голяди, но и находил этому серьёзные свидетельства. Так, он упоминал о миграциях галиндов и подтверждал их археологическими доказательствами связей готской части Крыма и восточно-балтийских территорий (Щукин 2005: 432–434). Этот же автор отмечал, что участие галиндов в событиях Великого переселения народов «вполне возможно» и «ничего невероятного в этом бы не было» (Щукин 2005: 418). По всей вероятности, в список «не специалистов в лингвистике», которых когда-то «обманул» Топоров, нужно ввести и авторитетнейшего европейского медиевиста и исследователя готской истории Хервига Вольфрама, который также упоминает в Тулузском королевстве вестготов «более дюжины балтских галиндов» (Вольфрам 2003: 337). Этот же исследователь отмечал участие галиндов в этногенезе вестготского народа (Вольфрам 2003: 20).

Совершенно фантастические сведения Авторы сообщают и при рассмотрении ими проблематики голяди Поочья. Они открыто отрицают наличие на Протве этого «племени»! Походы против голяди Авторы помещают на территорию далёкой Прусской Галиндии (территория современной северо-восточной Польши), скрытой от территории Руси реками, озёрами, болотами и густыми лесами. Так, Авторы не просто связывают поход русских на голядь 1058 г. с Прибалтийской Галиндией, но и приписывают русской дружине уничтожение галиндских поселений в Мазурии: «...в середине ХI в. галиндские поселения в районе озера Салент подверглись разрушению и более не восстанавливались. В слое пожара обнаружены «варяжские» наконечники стрел. Авторы склонны связывать эти события с военной активностью киевских князей и именно в них усматривать анонимных христиан Петра Дусбургского, уничтоживших галиндов» (С. 120–121).

На самом деле из того факта, что несколько русских князей воевали в разное время с ятвягами, вовсе не следует, что и упоминаемая много лет спустя голядь – это их соседи, население Прусской Галиндии. Да, конечно, из имеющихся скудных данных летописи мы не можем говорить со стопроцентной вероятностью против каких именно галиндов воевал Изяслав (прибалтийских или верхнеокских). Однако, по контексту понятно, что речь шла о походе против той голяди, которая упоминается в летописи позднее (в 1147 г., на Протве). Сам князь Изяслав был скован внутренними делами Руси и не известно о его походах против западных балтов (они оторваны от походов на ятвягов (974, 983, 1038 гг. и др.) и Литву (в 1040, 1044 гг. и др.). Т.е. Изяславу пришлось ждать много лет после «рати» на ятвягов, прежде чем вторгнуться в Прибалтику, что выглядит весьма странно. И хотя в 1060 году Изяслав Ярославич совершил поход и подчинил себе прибалтийско-финское «племя» сосолов (сакаласцев), возложив на них дань в 2000 гривен, логически более обоснован поход против чудского племени, проживавшего на западном берегу озера Выртсъярв (современная эстонская провинция Сакала), нежели военная экспедиция в далёкую Прусскую Галиндию. Озеро Выртсъярв находится в 115 км от Изборска, тогда как далёкая Галиндия – в полтысяче километров. К тому же, в Прусскую Галиндию нельзя было добраться по рекам – требовалось выходить на сушу и катить ладьи волоком. Однако, в Выртсъярв можно было добраться на ладьях по связывающей с Чудским озером реке Омовже (ещё в начале XVIII столетия по ней ходили русские карбасы). Но самое главное, земля прусских галиндов была отделена от восточнославянских территорий областями расселения летописной литвы и ятвягов. Однако войн с ними около 1058 г. ни одна летопись совсем не упоминает!

Что касается «варяжских» стрел. Оставим за скобками обширную дискуссию по этнической принадлежности варягов, которая насчитывает не одно столетие. Возникает вопрос: почему стрелы скандинавов обязательно нужно связывать с походами русских князей? Почему норманны сами не могли напасть на обитателей той местности с севера? Зачем нужно было делать крюк и нападать с востока, либо юго-востока? Эпоха военных походов викингов закончилась во второй половине XI столетия. Последний набег на Англию произошёл в 1085 г. Нашествие викингов в Балтийском регионе датированы IX – XI вв. (Краткая история 2015: 7). Т.е. формально середина XI в. может относиться к поздним набегам скандинавских викингов на окрестные земли. Почему же обязательно нужно приписать «варяжские» стрелы русской дружине?

Походы скандинавов в Прибалтику отмечены и позднее, в XII столетии! К примеру, в Ливонской хронике Генриха Латвийского есть упоминание о походе ок. 1195 года, возглавляемом шведским герцогом, в котором принимали участие немецкие рыцари и готландцы (Chron. Liv. I, 13). Т.е. для XI – XII вв. походы скандинавов в прибалтийские земли не выглядели чем-то из ряда вон выходящим. Следовательно, приписать «варяжские» стрелы скандинавам XI в. куда как более логично, нежели «отдать» их неким-то анонимным дружинникам русских князей якобы скандинавского происхождения (которые будто бы совершили крупную военную экспедицию, не отмеченную летописью).

Непонятно, как Авторы углядели в анонимных христиан Петра из Дусбурга (Petr Dusb. III, 4) «варягов» (т.е., по их мнению, скандинавов), служивших киевским князьям. Ведь ещё В. Кентшинский показал, что в тексте Дусбургского речь идёт исключительно о суровом поражении, понесённом галиндами от поляков. Под словами «Cristiani, vicinior Christianorum terra», как доказал Кентшинский, «невозможно подразумевать никого иного, кроме поляков» (Петр из Дусбурга 1997: 275, примеч. 5). Другой польский исследователь – Г. Ловмянский датировал это сообщение об истреблении периодом между серединой XI – первой третью XIII вв. и склонялся к тому, что анонимные христиане – это воинство Болеслава Кривоустого (1102–1138), занимавшегося покорением Поморья и смотревшего в сторону Пруссии (Łowmiański 1931: 50).

Итак, мы убедились, что нет никаких серьёзных оснований для отождествления «варяжских» наконечников стрел именно с оружием дружинников русского князя. Более того, подобное практически полностью исключено. Связывать же эти археологические находки с польским походом христиан против язычников-галиндов, который, вероятнее всего, был совершён в первые десятилетия XII в., просто невозможно.

Далее Авторы упрекают другого известного историка – В.В. Седова в «забывчивости» на том основании, что он считал «литву на Поротве» потомками голяди, но якобы не учитывал, что «в одной лишь Новгородской I летописи упомянуты походы Литвы на Шелонь (1217 г.), Торопец (1223 г.), Торжок (1225 г.), Любну (1229 г.), Русу и Клин (1234 г.), Торжок и Бежицу (1245 г.) и др. (ПСРЛ 2004. Т. 43: 83, 85–87, 89–90, 94–95). Вне контекста р. Протвы никто не связывает эти походы с племенем голядь. Слово «Литва» в Ипатьевской летописи (ПСРЛ 1908. Т. 2) упоминается 73 раза, в Лаврентьевской летописи (ПСРЛ 1926–1928. Т. 1) — 25 раз, в Западнорусских летописях (ПСРЛ 1907. Т. 17) — 252 раза!» (С. 121).

Не секрет, что под «литвой» на Руси XII–XIV вв. зачастую подразумевали просто неславянские народы лесной зоны Восточной Европы (Топоров 2010 а). В народной памяти «литвой» именовался какой-то чуждый и в то же время чудно́й этнос. На вероятность наименования литвы чудью, как чужого и в то же время чудно́го народа, чудаков, странных людей указывал и Топоров (Топоров 2010 а: 168-170).  Саму голядь на Протве на наш взгляд следует считать «балтославянским» этносом, который, однако, показался летописцу «чуждым», почему и был записан в «литву». Точно так же этническую основу кривичей (вероятно, «балтославян» или «пережиточных праславян», которые двинулись со своей прародины на в юго-западном или южном направлениях, а на восток (Мачинский 2018 а: 81–89)) более поздний летописец не соотносил напрямую ни со славянами, пришедшими с юга, ни с вятичами и радимичами, пришедшими с запада («от ляхов»), ни с «иными языцами», в числе которых упоминает балтов и финно-угорские народности (Мачинский 2018 б: 110-111). Т.е. это была своего рода загадка для древнерусского книжника. Тождество (в некоторых случаях) летописной «литвы» и чуди можно проиллюстрировать следующим примером: имеется упоминание Генриха Латвийского о набеге в 1212/13 г. на Псков войска эстского (чудско́го) вождя Лембиту и эстов, жителей Сакалы и Вильянди (Chron. Liv. XV, 10). А в Новгородской I летописи этот поход описан уже как набег «литвы безбожной» (ПСРЛ, 3: 32). Таким образом «литва» здесь явное обозначение прибалтийских финнов, которых, как правило, на Руси именовали чудью.

Этой чуждой и чудной «литве» в народе нередко  приписывали разрушение христианских святынь. Ср.: «И вот когда литва проходила, она, как тут проходила, и эту церкву, уж они эти кресты все снимали» (дер. Горницы, Мошенский р-н Новгородской области) (Топоров 2010 а: 174).  Всё это может служить свидетельством паганизма «литвы». Подавляющее большинство собственно литовцев оставалось язычниками вплоть до последней четверти XIV в., а кое-где по окраинам – аж до второй трети XV-го! Долго сохраняли языческие верования и соседние балтские и прибалтийско-финские народы.

Известно, что в Лаврентьевской летописи упоминается загадочная «литва на Поротве». Об этом было сказано в одной из наших работ (Тарасов 2017): «Тоє же з зимъı оубьѥнъ бъıсть Михаило Ꙗрославичь ѡтъ поганъıꙗ Литвъı» (ПСРЛ, I: 471). Ср. в Тверской летописи: «Тоя же зыми бишася князи Рустiи съ Литвою, и одолѣша князи Рустiе. Тогда убiенъ бысть князь Михайло Ярославичь, внукъ Всеволожь, Московскiй, отъ Литвы на рѣцѣ Поротвѣ, братъ князю Александру Невьскому» (ПСРЛ, 15: 395).

Обычно эту «литву на Поротве» принято считать пришедшей из Прибалтики и продвинувшейся до Протвы, где её и настиг князь Михаил Хоробрит. Т.е. эта самая река становится просто случайным свидетелем сражения литовцев и русских. Однако, имея информацию о проживании балтов в Верхнем Поднепровье/Верхнем Поочье и то, что «литвой» именовали неславянские народности, соседствовавшие со славянами, вполне естественно допустить, что упоминание «литвы на Поротве» относится к какому-то неславянскому (или балтославянскому) населению Поочья. Соотносить это сражение с набегами прибалтийской литвы стали значительно позднее, когда семантический смысл термина «литва» претерпел некоторые изменения. После упоминания о поражении Михаила Хоробрита в Лаврентьевской летописи есть строка, что в ту же зиму «оу Зупцева побѣдиша Литву Суждальскъıи кнѧзь» (ПСРЛ, 1: 472). В более поздних летописях литва, разбитая у Зубцева при устье Вазузы была чудесным образом соотнесена с той самой «литвой» на Поротве, которая нанесла поражение Михаилу Хоробриту (ПСРЛ, 5: 236, п. 5.7; ПСРЛ 15а: 31 и др.). Причина этого смешения понятна – в представлении русских (былинный эпос) «литва» хотя и характеризуется как сила агрессивная, но всегда терпит военное поражение или неудачу (Топоров 2010а: 175). Поэтому чуждая, поганая «литва», к тому же убившая князя, не должна была остаться в победителях и «безнаказанной»

На то, что «литва на Поротве» как-то связана с голядью указано уже давно (Седов 2000: 75; Куковенко 2012) Предков этой голяди славянское население (как было указано выше) именовали «прыски», что нашло отражение в топонимике Козельского микрорегиона. Здесь уместно привести гидронимы левобережья Оки, как, к примеру, Литвин, Литовка (Лаучюте 2004: 73).

В нашем случае, под «литвой» русские летописцы иной раз понимали отличные от прочих восточных славян, вероятно, языческую или полуязыческую славянизированную «балтославскую» народность, потомков мощинцев (ср. упоминавшийся выше акцент на разрушении «поганой литвой» христианских святынь).

Вероятно, именно с голядью напрямую или с их ближайшими балтоязычными (или «балтославяноязычными») соседями можно связать некоторые упоминания «литвы» в раннемосковской истории XIV столетия. Расположенные к юго-западу от Москвы так называемые «верховские княжества» XIII – XV вв. как бы выламываются из истории Северо-Восточной Руси своей непохожестью и симпатиями к Литовскому государству, что также говорит о многом. Очевидно, что значительный процент местного населения как раз и состоял из той самой «литвы». Вряд ли виной всему может быть только подселение пришлого населения. Нельзя исключать вероятности подселения каких-то групп угнанного балтского населения, но, конечно же, не в середине XI в., а, как минимум, столетием – двумя позднее, когда эти земли уже начали постепенно открываться взору восточнославянского переселенца. Но изначально тут жило чуждое, непохожее население. В связи с этим не кажется каким-то невероятным вывод В.В. Седова, что регион летописной голяди оставался недоступным для славянской колонизации до XV столетия (Седов 2000: 82).

В.Н. Топоров обращал внимание на некую схожесть предания о том, что литва упала с неба в виде камня (или уже на земле была превращена в камни) и фольклорный мотив о перебрасывании камнями двух братьев Голяд, которые этим и убили себя (Топоров 2010 а: 169). Более того, литва стала соотносится с диалект. ‘сильный дождь’ (дождь из камней, связанный с литвой и перебрасывание камней (= «дождь»?)), который убил братьев Голяд. А мотив перебрасывания камней или топора известен в литовских, латышских и белорусских преданиях о богатырях, на что уже было указание в нашей работе. Можно говорить о том, что народная память как бы уловила родство первых и вторых. И это не удивительно, ибо, как уже было показано, именем «литва» в старорусских источниках именовали в том числе и потомков галиндов.

Таким образом, приведённый пример Авторов с перечислением походов на Русь в XIII столетии не может быть нами принят. Хотя бы потому, что далеко не все набеги «литвы» были осуществлены прибалтийскими литовцами. Впрочем, ещё несколько десятилетий назад В.Н. Топоров обращал внимание на то, что отнюдь не все из отмеченных летописью походов XIII в. могут относиться к той самой прибалтийской литве (Топоров 1972: 270). Часть из них могла совершить верхнеокская «литва», т.е. местное неславянское население (Тарасов 2017: 114). Разумеется, В.В. Седов, который был знаком с материалом Топорова от 1972 года, de facto разделяя его позицию, поэтому упрёк Авторов («ученый как бы забывает») не может быть принят всерьёз. К тому же, ещё в ранних своих работах Седов указывал, что экзоэтноним «литва» в Средневековой Руси недифференцированно распространялся и на другие восточнобалтские «племена» Верхнеднепровского правобережья, не подвергшиеся к тому моменту полной ассимиляции (Седов 1970: 25).

«Следует отметить, что народ голядь не упоминается в летописи ни в перечне славянских племен, ни в списке иных племен, населявших Русь или плативших дань» (С. 122).

В этнографическом введении Повести временных лет голяди действительно нет. Однако, упоминание голяди выглядело бы весьма странным, т.к. в состав восточнославянских княжеств её территория вошла довольно поздно. К примеру, как уже говорилось, Седов указывал на то, что летописный регион голяди на Протве был недоступен для славянской колонизации аж до XV в. (Седов 2000: 82). К тому же, голядь проживала на удалённом от основных речных торговых путей (Волховско-Днепровскому/«Из Варяг в Греки», Волго-Балтийскому, Двинско-Днепровскому) локусе, поэтому отсутствие интереса к ним до конца 50-х гг XI в. выглядит вполне логичным.

Впрочем, то же этнографическое введение Повести временных лет не упоминает и прибалтийских галиндов, реально существовавших в древнерусское время. Не знает оно ятвягов – очень сильное «племя», которое неоднократно воевало с русскими князьями. С ятвягами, в отличие от «глухого угла» Протвы, русь имела немало военных столкновений. Ятвяги непосредственно граничили с восточнославянским «племенем» дреговичей.

Не упоминаются во введении Повести временных лет такие прибалтийско-финские этносы, как корела и водь. Хотя их влияние на древнерусскую историю было заметно более ощутимым, нежели галиндов, проживавших на отдалённой Протве (остатков древних мощинцев). Не знает перечень народов недатированной части Повести временных лет и загадочной деремелы Слова о полку Игореве, проживавшей, вероятно, где-то в верховьях Западной Двины (Тарасов 2017: 112). Упомянутая выше корела известна в русском летописании только с 1143 г. (!), «лопь» (лопари), с 1252 г., бесермяне – с 1319 г., а зыряне – только с 1581 г. (Токарев 2015: 14).

Более того, летописец совершенно не говорит о некоторых восточнославянских «племенах». К примеру, он обходит вниманием верхнедонских славян, носителей боршевских древностей VIII–X вв., которые ещё существовали на момент создания Древнерусского государства (Седов 1982: 141, 142; Седов 1999: 80; Роменско-борщёвская культура 2020). Не упоминает летопись и особого славянского «племени», проживавшего во второй половине I тыс. н.э. в районе Владимиро-Суздальской земли (Филин 1940: 86; Седов 1982: 185). Как видим, молчание начальной части Повести временных лет о голяди вовсе не является аргументом в пользу того, что никакой голяди в Верхнем Поочье не существовало.

Давайте теперь рассмотрим данные «языка земли» –  топонимики и прежде всего такого важного её раздела, как гидронимика. Ещё в начале XX в. выдающийся русский славист А.И. Соболевский указывал, что на территории части Московской, Калужской и Тверской губерний в домонгольское время проживало какое-то балтское население («литва») (Соболевский 1912; Седов 1971: 100). В пользу этого он приводил определённые доводы. В последующее время по мере накопления материала наука не только убедилась в правоте Соболевского, но и расширила ареал древнего обитания балтов (либо какого-то «балтоидного» населения, балтопраславян). На сегодня уже установлено, что Протва (по берегам которой в XI – XII вв. фиксируются галинды, а в XIII в. отмечена некая «литва»), а также соседние реки бассейна Оки, имеют балтские имена. Притом, многие из них имеют явные параллели в Прибалтике (в Прусской Галиндии) (Топоров 2010: 70). Ср., к примеру: 1) Протва (< балт. *Prat-uva, *Prat-(a)va); 2) Нара (ср. Nár-upė в Прибалтике); 3) Жиздра (ср. балт. Zyzdrój, Sixdro, Sidra, Sidranka, Siderko и оз. Žiẽzdras); 4) Ока (балт. Akicz, Akur, лит. Akis, Akys, латыш. Aca, Ace). Балтское происхождение обосновано и у следующих рек: Москва, Угра, Упа, Гор(ь)ня, Проня и др. (Седов 1971: 107; Топоров 1972; Топоров 1988: 157; Кулаков 2002: 25). Объясняются из балтских языков и названия притоков Протвы – Карженка, Мжут, Репенка, Руть, Мемеиха, Исма (Топоров 1972: 250-251).

Оппоненты могут возразить, что перед нами гидронимы древнего балтского населения и к голяди они не имеют никакого отношения. Однако, передача подобных балтских (балтопраславянских?) названий славянским колонистам подразумевает наличие весьма значительного автохтонного населения (говоря простыми словами, должны быть те, кто передавал), притом на довольно широком локусе. В указанную территорию входит весь бассейн верхней Оки и прилегающие земли. Подобное население должно было существовать, как минимум, в VIII столетии, т.к. переселение вятичей в Поочье началось никак не раньше VIII в. (Седов 1982: 144–149; Седов 2000: 76). Однако, предположить, что это, отличное от пришлых славян, население было ассимилировано в том же столетии нельзя, т.к. источники упоминают в XI – XIII вв. в этих краях голядь (галиндов) и «литву», а сам летописный контекст подразумевает их автохтонность на данной территории.

На свидетельства лингвистики в пользу наличия где-то в Подесенье и прилегающих областях в первых веках новой эры балтского населения (в том числе в этнониме которых улавливается корень golth-) указывал Д.А. Мачинский (Мачинский 2018: 489-490). В понятие «прилегающие области» идеально вписывается Верхнее Поочье.

Но имеются ли какие-то следы существования голяди где-то в Московской и Калужской областях, кроме данных «языка земли» и археологии (подробнее об археологии голяди: Седов 2000; Кулаков 2002)?

Ономастика. Личное имя Кучко, которое носил боярин, владевший деревнями и сёлами по Москве-реке, вероятно, имеет балтское (либо «балтославянское») происхождение. Ср. древнепрусские антропонимы из работы Рейнгольда Траутмана (Trautmann 1974): Kuseke (1422), Cusisz (1357), Kusith (1437), Kuse (1489), Kusse (1381), Quesige (1289), Quesse, Quetke (1306). Топоров упоминает также: прус. личное имя Kutcze, лит. Kucaitis и обширный пласт топонимики (прус. Kuke, Kukayn, лит. Kùkis, Kukỹs, лтш. Kuķi, Kukuti, курш. Kucken, Kucks и др.) (Топоров 1972: 275).

Антропология. Район расселения голяди попадает в ареал распространения так называемого «второго антропологического типа» восточных славян, который характеризуется средним или узким лицом и долихо-субмезокранией. Сравнительное сопоставление краниометрии славян днепровского левобережья и населения II – IV вв., известного по черняховским могильникам, обнаруживает их явную близость (Седов 1982: 8). Зафиксировано, что на черняховскую эпоху пришёлся «мощный приток славянского населения» на верхнюю Оку, в результате чего местные балты были ассимилированы (Седов 1994: 308). По всей вероятности, при сложении этого типа сыграли свою роль не только миграции славян, но и переселения позднезарубинецкого населения, в том числе и того, которое играло важную роль в сложении мощинской культуры.

Выдающийся отечественный антрополог В.В. Бунак отмечал, что в антропологическом типе населения верхней Оки (весьма обособленного) «преобладают признаки древнего восточноевропейского типа, видоизменённые воздействием понтийских и неопонтийских элементов» (Бунак 1965: 268). Что это был за народ Бунак не указывал, однако, из контекста следует, что он говорил явно не на славянском и не на финском языке.

На то, что балты занимали большую территорию в верховьях Днепра и Оки указывала и антрополог Т.И. Алексеева. Она же подчёркивала, что антропологическое сходство некоторых групп восточных славян с балтами «подтверждается различными системами антропологических признаков – соматологией, дерматоглификой и одонтологией» (Алексеева 2002: 311). Алексеева также отмечала, что автохтонное население Волго-Окского междуречья, подвергшееся позднее славянской колонизации, «передало свои черты» пришельцам, ставшим впоследствии «основой русского народа» (Алексеева 2002: 313). В западной части этого междуречья как раз и располагалась голядь.

Помимо этого, Т.И. Алексеева указывала на близость к славянам этноса мощинской культуры (Алексеева 2002: 155). Таким образом, мы видим именно смешанное, «балтославянское», население, которое, видимо, носило наименование людъ голядъ (подробнее об этом эндоэтнониме – ниже).

Генетика. Похожие выводы имеются и у генетиков. На составленной карте центра и юга Европейской части РФ население, живущее на территории Смоленщины, севера Брянской, юга Тверской и западе Московской областей несколько отличается от соседних восточных славян (белорусов и русских (великороссов)). Карта представлена в видео-докладе О. Балановского (22:24) «Мифы о генетике народов» (Мифы 2017). Бесспорно, здесь мы можем наблюдать наличие какого-то иноэтничного, чуждого, возможно, реликтового (праславянского?) компонента, который как бы «выламывается» из общеславянской картины. Наличие такого населения на современных картах указывают на позднее время их окончательной ассимиляции. То, что перед нами не финское население, а именно балты (либо «балтославяне»), уверенно говорит местная гидронимия. О смешении автохтонного населения Среднерусской равнины со славянскими колонистами упоминается и в известной книге «Русский генофонд на Русской равнине» (Балановские 2007: 53).

Имеются кое-какие следы балтских заимствований и в религиозных верованиях восточных славян. При этом весьма сложно относить эти заимствования к общему балто-славянскому периоду (II – I тыс. до н.э.). Скорее всего, речь здесь может идти о первых веках нашей эры. К примеру, злой дух из русских заговоров Коркуша, вредивший зерну, вероятно, восходит к балтийскому даймону, на что в своё время обращал внимание ещё Топоров. Так, у пруссов был известен злой дух Kurke, вредивший запасённому зерну (лтш. kurke, обозначавшее мелкое, съёжившееся сухое зерно, kur̂kt ‘высыхать, делаться полым’). Здесь же можно упомянуть и восточнославянский лесной дух Див (праслав. *dîvъ ‘лесной дух’), образ которого мог быть перенят у балтов как в праславянскую эпоху, так и в более позднее время (Тарасов 2017: 109). При этом если речь идёт о времени, когда славяне с балтами уже разделились, то здесь может быть заимствование образа балтского Deivs Okopirms, т.е. ‘наипервейший бог’. Ср. также связь почитания Земли как божества («богы прозваша») в древнерусском «Хождении Богородицы по мукам» (XII в.) и отрывка из тацитовой «Германии» о почитании балтами айстами (эстиями) Матери богов («Эстии поклоняются праматери богов и как отличительный знак своего культа носят на себе изображения вепрей; они им заменяют оружие и оберегают чтящих богиню даже в гуще врагов» (Tac. Germ., 45)) (Топоров 2000: 245–246). Топоров отмечает: «Указание на то что адепты Матери богов несут на себе знаки, изображающие вепрей, диагностически настолько важно (ввиду того, что именно вепрь один из распространённых образов хтонического царства), что можно высказать предположение: тацитовская mater deum, не исключено, могла быть mater terra (Terra), существовавшей на верхнем уровне как богиня, а на следующих за ним диверсифицированной на частные обекты почитания – поля, луга, леса реки, холмы и т.п.» (Топоров 2000: 246).

Лингвистика. Согласно данным лингвистики, в русских говорах Подмосковья, Смоленской и Калужской областей имеются следы балтизмов (Топоров 2010: 61). Местные среднерусские говоры (территория Подмосковья) усвоили не только целый ряд балтских слов, но и основные модели словообразования экспрессивных лексем (Топоров 1972: 278). Проиллюстрировать эти утверждения можно рядом примеров. Ср. др.-прус. skordeliti ‘пахать’ в виде термина скородить ‘боронить’, ‘рыхлить почву’ в Козельском микрорегионе Калужской области (Кулаков 2002: 29). В смоленском диалекте известно слово лаума ‘ведьма’ (восходит к балтским языкам, ср. лит. Laũmė, имя жены Громовержца) (Топоров 2010: 90). В смоленском и курском говорах дря́гва ‘болото, зыбун, трясина’. и дрегва́, дрягва́ соответственно обозначают болото, зыбун, трясину (Даль 1880: 509). Ср. лит. drė́gnas, лтш. drę̂gns, dręgns ‘влажный’, drê̯gnums ‘влажность’, drē̯gzns ‘влажный, мокрый’. Всё это свидетельствует в пользу того, что верхнеокские «балтоиды» (или «балтославяне») были ассимилированы восточным славянством. Как и восточные славяне они являются физическими предками русского населения западной части Великороссии (европейская часть центральной РФ).

«Напрашивается логический вывод: а не имел ли летописец здесь в виду «люди голѧдь» в значении людей зависимых, малоимущих? В дальнейшем этот термин трансформировался в ‘бедняка, нищего, бедности, нищеты’ — ср. голядá, голя́дка, голендýха, голендáй (‘оборванец’), голыдьбá, голотьбá» (С.122). 

Здесь у Авторов начинает нарушаться логика и раздваиваться сознание. Т.е., получается, что под 1058 г. летописец, упоминая голядь, имеет в виду прусских галиндов (см. выше выводы Авторов: С. 120–121), но под 1147 г., когда присовокупить прусских галиндов никак не получается (ибо есть чёткая географическая привязка — Протва, да и путь Святослава Ольговича довольно хорошо реконструируется по летописи), Авторы как заправские шулеры достают из рукава карту с давней попыткой истолкования голяди через русские диалектные слова, заявив, что слово голядь внезапно стало обозначать уже ‘люди зависимые, малоимущие’. Чудесная трансформация летописного слова! Когда летописец упоминает голядь в первый раз (1058), то пишет о прибалтийских галиндах. Но внося в летопись название голядь ещё раз, он непременно имеет в виду некую голытьбу, голь, бедняков!

Что же пишет известный собиратель диалектизмов — В.И. Даль относительно слова голытьба? Две самые близки формы — голяда и голядка на деле оказываются лишь костромскими диалектизмами, а гольтье – пермским обозначением неизрубленных дров (Даль 1880: 380, 383). Таким образом, во-первых, Авторам нужно доказать, что перед нами не костромские или пермские местечковые слова, распространённые в нескольких сотнях вёрст от ареала, где зафиксирована историческая голядь, но смоленско-калужские. Во-вторых им необходимо показать, что данные диалектизмы, зафиксированные только в XIX в., использовались на Смоленщине или в Подмосковье за 700–800 лет до этого. Словарь русского языка XI – XVII вв. не знает лексем голяда (голядка), голендуха, голендай. Всё, что хоть отдалённо напоминает приведённые Авторами диалектизмы, не подходит: голодня (от голод) ‘голод’, голодяй ‘помещение для арестованных’, голудба ‘голытьба’, голецъ (вид рыбы), голица ‘кожаная рукавица’, голкъ ‘гром, грохот’ (СРЯ 1977). Ничего похожего на голядь, голяда, голядка, голяга в русском языке XI – XVII вв. не было. Следовательно, Авторам следует обосновать использование в древнерусском языке домонгольской эпохи термина голяга/голяда/голядка в значении ‘бедняк, нищий’, а также его приоритетность перед названием голядь. Впрочем, ещё М.Фасмер показал, что версия, будто бы летописная голядь – это «военнопленные из Пруссии» (как полагали в своё время Брюкнер и Геруллис) является несостоятельной (Фасмер 1986: 434). Русское диалектное голяда ‘нищий’ происходит как раз от этнонима голядь и под влиянием рус. голый (Кашкаров 1901: 13; Фасмер 1986: 434). Факт же изменения этнонима голядь в пользу диалектизмов (голецъ, голица) зафиксирован в поздних русских летописях, ср. «градъ Голеди» в Никоновской летописи (ПСРЛ, 9:172), «люди Голед» в Холмогорской летописи (ПСРЛ, 33: 43) и др., а также «горяд» в Погодинском списке (1620-е гг.) Ипатьевской летописи (ПСРЛ, 2: 151, п. 21). Ранние списки летописей фиксируют именно вариант Голѧдь/Голядь, т.е. восточнославянский вариант балтского этнонима Galindai, что обосновано лингвистически (Фасмер 1986: 434).

Как мы можем убедиться, Авторы воспользовались старой попыткой истолкования имени древнего народа при помощи народной этимологии, в стиле историописателей XVII – XVIII вв., а ля «гунны – те, кто гундит», «готы – те, кто готовит» и т.д. Ср., к примеру, у Татищева в характерном для первой половины XVIII в. духе: тектосаги – это толстогады, будины от бодения, дудины от дудения, сабоки «от множества собак», закхи – это женихи и т.д. (Татищев 1769: 444, 466).

Что касается «галиндских» названий, то в некоторых случаях о позднем семантическом переосмыслении под влиянием рус. голод, голодный, однако «связь большинства гидронимов с названием этнонима голядь кажется бесспорной» (Лаучюте 2004: 71). Следовательно.ю речь может идти исключительно о том, что название чуждого местному уху этноса постепенно было переосмыслено как связанное с голодом или голью, голым местом, но никак не наоборот. Точно так же поздние русские летописцы заменяли незнакомое норци на «инородцы», мурому на «мораву», а севери приписывали новый семантический смысл «северяне», т.е. ‘те, кто живёт на севере’. По такой же схеме чуждый этноним голядь (< galiñdai) из древней летописи позднее был переосмыслен под влиянием слов с корневой основой голод-.

Что касается выходцев из Пруссии, которых якобы захватывали русские князья и переселяли в Поочье, то нет указаний о подобных походах. «Переселенческой» гипотезы в разное время придерживались некоторые известные историки.  В наше время данную версию отстаивает археолог Е.А. Шинаков (Шинаков, Пискунов 2014: 126). Но ни о каких переселениях балтского населения, да к тому же в неконтролируемые на тот момент глухие территории вдоль Протвы, удалённой от древнерусских центров, говорить не приходится. Летопись иногда упоминает о переселении русскими князьями населения, но в непосредственной близости от крупных городов. Ср. свидетельства под 988 и 1031 гг. (ПСРЛ, 1: 121; 1: 150). Однако под 1058 г. летописец, заострявший внимание на переселении больших групп населения, почему-то не упоминает ни о захвате полона, ни о расселении инородцев в Поочь. 

Также мы не имеем никаких археологических свидетельств, которые фиксировали бы в Поочье середине XI в. резкую смену населения и прилив новых людских масс. К тому же, местная топонимика выводится из балтского (может быть, раннебалтославянянского языка?), что опять же говорит в пользу давнего проживания на этой территории местного балтского (или «балтославянского») населения, которое должно было контактировать с пришлыми славянами (факт передачи неславянской гидронимии). Да и летописная голядь помещается аккурат в тот ареал, что отводят мощинской культуре современные археологи, а исследователи текста Иордана про «arctoi gentes» – загадочным «гольтескифам». Все эти данные позволяют прийти только к одному-единственному выводу о том, что летописная голядь – это потомки иордановых «гольтескифов» (мощинцев). Примечательно, что о людях, именовавших себя голядью (Golyad, а не Galindians!) и проживавших на берегах Угры и Протвы, имелась соответствующая информация ещё в XIX в. (Wixman 1984: 75).

Итак, можно констатировать факт, что Авторы пытались реанимировать давно отвергнутую гипотезу XIX – начала XX вв. и идти против чётко установленных наукой фактов, по сути, не привлекая никаких новых аргументов, пересказав старые, отвергнутые учёным сообществом.

«Сообщение 1147 г. о голяди на Протве позволяет засомневаться в том, что голядь в данном случае является этнонимом. Проанализировав контекст слова «люди» в Ипатьевской, Лаврентьевской и Западнорусских летописях, мы нигде не обнаружили его употребления с каким-либо этнонимом. В редких случаях с этим словом употребляются прилагательные принадлежности, ср. в Ипатьевской летописи: людии Русскоє земли (945 г.), люди Татарьскы " (1257 г.), людие Миндогови (1258 г.)…» (С. 121). «То, что упомянутая голядь не есть этноним, подтверждают разночтения в списках летописей. Переписчики, не понимая слова голядь, в меру своего разумения представили всевозможные версии: «възя Людиголядь, верхъ Поротвы» (Воскресенская), «взя Людиголядь въверхъ Поротвы» (Типографская), «възя Люди, Голядъ» (Тверская), «взя градъ Голеди» (Никоновская), «взя Людголядь» (Ермолинская)» (С. 122).

Действительно, Ипатьевская летопись под 6655 (1147) г. упоминает некую группу населения, которая именуется «люди Голѧдь» (ПСРЛ, 2: 339). Это сочетание разнится в летописях: «Люди, Голядъ и прочая волости», «люди Голядъ», «людъ Голядь», «Людголядь», «Людиголядь», «люди Голед» и др. Однако, сочетание людъ Голядь не должно вызывать никакого удивления. Как уже упоминалось, голядь принадлежала к тому «балтославянскому» миру, к которому относился и кривичский субстрат (который летописец не смог отнести ни к одному из известных ему «миров» славянскому, балто- и финноугорскому («иные языци») и др.). Неудивительно, что именовали себя представители народности голядь попросту люди (в значении ‘люди, народ’, ‘подданные’, ‘свободное население страны, княжества, города’ (СРЯ 1981: 341)), как и кривичи (о том, что эндоэтноним кривичей – это люди см.: Янин 2011). Ср. также самоназвание таких славянских этносов, как лужицкие сербы – Serbski Lud (Семиряга 1955: 3) или ильменские словене – новгородстии людие (НПЛсм 1950: 106). В целом, наименование членов рода-племени у средневековых славян сохранилось с индоевропейских времён и звучало как *l’udъ, *l’udьje ‘люди’. У балтославян на каком-то этапе значение слова распространилось до обозначения «настоящих людей», «своих людей» и стало самоназванием (Алексеев 2015: 115). Ср. также в балтских языках: лтш. laudis ‘люди’, лит. liáudis ‘(простой) народ’, др.-прус. ludis ‘хозяин’ (а также лит. ИС Liáudbaras ‘народ бранящий’, Liáudgintas и др.). По всей видимости, даже после разделения балтославянской общности балты именовали себя попросту liaudis, т.е. ‘людьми, народом’ (Валянтас 2004: 213).

Вероятно, обособленность «балтославянской» голяди способствовала тому, что её не только именовали «литвой», но и древнее балтославянское самоназвание приводили в весьма редкой форме людъ Голядь, без привычного использования суффиксов (в отличие от летописных форм «люди Татарь-скы», «люди Жидовь-ски», «Новгород-стии люди» и др.). Впрочем, иногда встречались и варианты употребления слова «люди» вместе с этнонимом (без «прилагательных принадлежностей», о которых говорят Авторы). Ср. люди черкасы в некоторых источниках (СРЯ 1981: 342), люди немцы в записках путешественника Федора Байкова, люди чухчи в «отписках» Семёна Дежнева (ЗРП 1988: 356, 401).

Далее Авторы подчёркивают, что голядь В.В. Седов и Э. Йовайша «безоговорочно связывают с мощинской культурой», после чего объявляют мощинцев славянами, ссылаясь при этом на труд 1959 г. (!).

«Выделение хронологических горизонтов мощинской культуры показывает, что, возникнув в середине — второй половине III в. н. э., она исчезает в конце IV–V в. Лишь отдельные ее памятники, расположенные на малых притоках р. Оки, доживают до VI–VII вв. Исчезновение мощинской культуры отделяет от летописного упоминания людей Голѧди полтысячелетия» (С. 123).

Для начала следует указать на явную ошибку Авторов в передаче чужой позиции. В.В. Седов не утверждал, что летописная голядь XI–XII вв. – это носители классической мощинской культуры, и общепринятую датировку существования этой культуры он никогда не отвергал. Археолог считал окскую голядь потомками мощинского населения. Голядь XII столетия у Седова – это «остатки» мощинцев (Седов 1994: 308; Седов 1982: 144). Вместе с тем и он и другие авторы отмечали, что потомками мощинцев была не только летописная голядь, но и вятичи (Седов 1999: 81; Хабургаев 1979: 139). А в Повести временных лет могли упоминаться «племена», исчезнувшие к моменту написания летописи (согласно этой гипотезе, название в таком случае переносилось автором на современное население этой же территории) (Хабургаев 1979: 156, 184–185, 198, 202–203 и др.). Сам Седов уверенно связывает пласты топо- и гидронимики с корнем «голяд-» с ареалом мощинской культуры (Седов 1994: 308). В.Н. Топоров указывал на то, что в Подмосковье и смежных западных регионах России имеется обилие названий с этим же корнем. В их числе – многочисленные названия типа Голятино, Галятино, Голяжье, Голожье, Голожин, Гледково и т.п. Ср. также хорошо сохранившиеся отэтнонимические названия типа: Голяди, деревня в Дмитровском уезде (о ней в грамоте 1474–1478 гг.: «А отвод тои земле… от Голѧцькие земли по межю…»); Голяди, деревня в Клинском уезде; Голяди, речка и урочище около Николаевского Угрешского монастыря под Москвой (юг совр. Москвы); Голядь, Голядинка, Голядянка, Голединья, речки в бассейне Оки и – у́же – в. Москвы. и т.д. (Топоров 2010: 70–71). В.И. Кулаков приводит аналогии между топонимикой юго-восточной Балтии и Козельского уезда Калужской области (к примеру, прус. посёлок Klicken (от лит. klýkis ‘освящать’, ‘приносить жертву’) и козельск. Клюкса, Ardappen (от лит. ardati ‘разрушать’, ‘разбирать’) и Арденка, Popellen (< др.-прус. po и pelky ‘болото’) и Попелёво, Luben (< др.-прус. lubbo ‘доска’) и Лубны. Также им указано на наличие в Козельском микрорегионе топонима Прыски, который восходит к славянскому обозначению западнопрусского населения, характерного лишь для VI–VII вв. (Кулаков 2002: 28–29). На то, что в правобережье Оки отмечены гидронимы, содержащие основу prūs-, но с закономерным изменением *ū в рус. ы (Прыс/Прыся, Прысинской ~ гидроним Prusina в Гданском Поморье в средневековых документах) указывают и прибалтийские коллеги (Лаучюте 2004: 72). На топоним Прусы в бывших Коломенском и Московском уездах Московской губернии обращал внимание В.Н. Топоров (Топоров 2010: 71).

Ничем, кроме «галиндского» следа, объяснить такие «гнёзда» скоплений названий с корнем Голяд-/Голед- (и примыкающие к ним топонимов Прус-/Прыс-) просто нельзя. Ведь нигде в мире более не фиксируются подобных скоплений названий. Вывод, который напрашивается сам собой, очевиден: славянские колонисты давали такое имя местности по названию предыдущего населения (модели: ‘галиндская (деревня)’, ‘голядское (голяжье) село’, ‘(река, на которой живёт) голядь’ и др.). В качестве сравнения можно привести топонимику, производную от племенного названия дулебы, которая в целом совпадает с ареалом керамики Лука-Райковецкой культуры (в рамки которой и помещают дулебов) (Седов 1982: 93). Современные населённые пункты с названием Мордвиново, расположенные, в основном, в соседних с Мордовией регионах (деревня в Клепиковском районе и посёлок в Сасовском районе Рязанской области и др.), разумеется, восходят, как правило, к общему экзоэтнониму эрзи и мокши, а не к неким «мордам». Довольно далеко отстоящие от территории расселения мордвы деревни в Можайской районе Московской области и Бобынинском районе Калужской губернии можно связать с переселенцами из мордовского края в исконно великорусские области. Точно так же переселенцы из голядского локуса (уже осознававшие себя русью, т.е. русскими) распространили название по другим территориям. Названия могли быть принесены мигрировавшими на новые земли группами населения. Именно таким образом, к примеру, на территории Северо-Восточной Руси оказались древние топонимы Юга (Галич, Трубеж, Переяславль и др.). Точно так же, как на территорию Южной Руси были перенесены какие-то крымские топонимы (Корсунь на Роси, Тмутаракань в Подесенье, упомянутые в «Списке русских городов дальних и ближних» и др.). В связи с этим вызывает недоумение сообщение Авторов, что, дескать, «формы типа Голедянка, Голядь, Голядинка, Голяди и т. д.» иногда «встречаются и там, где никаких галиндов не было и быть не могло» (С. 126). Вообще основной пласт «голядских» названий встречается как раз в ареале распространения мощинской культуры и в смежных регионах. А о перенесении ряда топонимов мигрирующим населением в более позднее время уже сказано.

Итак, на основании существования мощного пласта «галиндской» топонимики можно заключить, что мощинское население именовалось голядью (на что указывает и идеальное соотнесение иордановых «гольтескифов» с мощинским локусом), а ареал расселения голяди до славянской колонизации был куда более обширным. О том, что голядь является потомком мощинского населения указывали и некоторые другие исследователи, в частности, Г.А. Хабургаев (который считал, что предки голяди говорили на западнобалтийском языке) (Хабургаев 1979: 139).

Что касается сохранения мощинского населения на северных лесных окраинах прежнего ареала после гибели самой культуры в VII в., то это вполне допустимо. (Традиционно считается, что «верхняя» дата мощинской культуры – это середина VII в. (Воронцов 2014: 319, 323)). К примеру, далёкие потомки скифо-сарматских племён укрылись на окраинах древнего Pax Iranica – в горах Кавказа, Таджикистана и Афганистана (только здесь спасительными оказались не труднопроходимые леса, как в случае с мощинцами, а горы). Примечательно, что после серьёзного кризиса мощинской культуры в V столетии, более поздние памятники (вплоть до середины VII в.) расположены на мелких притоках Оки в глубине лесной зоны и, по всей видимости, отсутствуют на более близких к границе лесостепи территориях (например, в бассейне Упы) (Воронцов 2014: 323). Т.е. мощинское население уходило на север и могло дольше всего сохраняться в лесной зоне, в том числе и на Протве. Одной из причин упомянутого кризиса мощинской культуры может считаться отток местного населения (golthe-, голяди) с готами и другими черняховскими народами на запад под ударами гуннов на рубеже IV—V вв.

В.В. Седов прямо говорит, что оставшиеся после гибели мощинской культуры в VII в. галинды не покинули мест своего обитания с началом славянской колонизации и проживали вместе с пришельцами (Седов 2000: 87). Считается, что именно от голяди радимичи и вятичи переняли обычай ношения шейных гривен, в целом не распространённый у восточных славян. К тому же, уверенным признаком балтского происхождения, по мнению Седова, являлись останки конских захоронений в местных курганах (Седов 2000: 78–79, 82). На балтском происхождении галиндов Седов настаивал прежде всего потому, что одним из основных компонентов мощинской культуры были мигрировавшие из Подесенья потомки зарубинецкого населения, которое Седов связывал с балтским миром, на чём уже акцентировалось внимание выше. Однако, вопрос происхождения зарубинецкого населения дискуссионен и говорить, что оно принадлежало к какой-то одной этнической группе, по меньшей мере, очень рискованно, т.к. в культуре отмечено 3 локальных варианта, весьма отличавшихся друг от друга (Пачкова 2006: 134 слл.). В сложении культуры приняли участие как местные милоградцы-невры, которых некоторые исследователи относят к периферийным балтам (из числа периферийных балтов, как считается, позднее выделились праславяне), поморцы-«венеды» (полагаю, по их имени в дальнейшем зарубинецкое население могло именоваться «венедами»), бастарны, которых считают то ли кельтами, то ли германцами, то ли отдельным индоевропейским народом и какое-то «скифоидное» население. Существуют гипотетические указания и на то, что зарубинецкое население (или какая-то его часть) говорила на праславянском языке (Тарасов 2019: 81). Таким образом, сам вывод о том, что голядь была изначально балтами – весьма и весьма спорный. Как уже отмечалось выше, автор настоящей работы относит их к определённому «промежуточному» населению, «балтославянам».

Первое появление каких-то групп славян в ареале мощинской культуры можно связывать с более ранними, чем VIII столетие, временами и увязать с находками «степных» трёхлопастных черешковых наконечников стрел, которые находят в лесной зоне (в ареале мощинской культуры и далее на север). Обычно такие наконечники находят в слоях, относимых ко второй половине VI – середине VII вв. и связывают с военным вторжением (к примеру, один подобный наконечник был найден в комплексе подпечной ямы, который датирован VII столетием и носит следы военного разгрома, в том числе и фрагменты человеческих останков) (Воронцов 2014: 320–322). Т.е. можно связывать прекращение мощинской культуры с так называемой «войной VII века», которая положила конец москворецким памятникам и культуре рязано-окских могильников (КРОМ) (или хотя бы её значительной части). М.М. Казанский высказывался в пользу славянской идентификации тех, кто принёс подобное оружие в лесную зону. Это население попросту переняло элементы кочевого «гуннского» вооружения. Правда, тот же А.М. Воронцов связывает подобное оружие именно со степняками, чьи рейды и привели к разгрому мощинцев (Воронцов 2014: 322–323). Полагаю, будет уместно связать этих номадов с праболгарами хана Кубрата (ок. 632 – 665).

Однако уместно ли говорить о полном исчезновении мощинцев на всём бывшем ареале культуры? Данные археологии не позволяют сделать вывод ни pro, ни contra (Воронцов 2002). Тем не менее, сохранение мощинцев на северной лесной окраине бывшего своего ареала кажется вполне возможным. Особенно если учесть, что пришлому славянскому населению кто-то должен был передать старую гидронимическую номенклатуру. Науке известны случаи, когда археологическая культура прекращает существование на большинстве участков, но сохраняется кое-где (как правило, на периферии). В качестве примера можно привести культуру рязано-окских могильников (КРОМ), которая, как считается, была сметена рейдами кочевого населения в середине VII столетия. Однако, на части прежнего ареала оставались очаги культуры, которые были ликвидированы только вятичской колонизацией Среднего Поочья (конец IX – начало X вв.) (Ахмедов 2010). Другой пример – черняховская культура, которая вовсе не была уничтожена гуннским вторжением последней четверти IV в., а сохранилась на отдельных локациях до 30-х гг. и даже серединой V в. (Магомедов 2000: 329; Щукин 2005: 252–253; Александров 2011: 225). После гуннского удара государственное образование причерноморских готов распалось на ряд «королевств», которые продолжали существование ещё некоторое время. Классический пример – «королевство» Винитария, которое было весьма могущественным, т.к. смогло победить антов Божа и оказать серьёзное сопротивление гуннам Баламбера.

Иногда Авторы за неимением серьёзной аргументации в ниспровержении гипотезы Топорова переходят к совсем уж поражающим примерам, словно игнорируя научный подход как таковой. В частности, они уверенно определяют (С. 123) численность германских племён для II в. н.э. (sic!), т.е. эпохи, когда даже примерное количество населения для какой-либо из областей Барбарикума подсчитать просто нереально и можно говорить разве что о довольно приблизительных числах (притом, погрешность может исчисляться многими миллионами). После подобного утверждения, Авторы выдают следующий пассаж: «Галинды, проживая на закрытой и малодоступной территории, могли на ней сохраниться до начала II тыс. Территория богачевской культуры I–V вв. невелика — около 10 000 км 2 ; значительную ее часть занимают Мазурские озера. Из этого следует, что население не превышало тут ~9800 человек. Малочисленное племя галиндов никак не могло принять активного участия в миграционных процессах или оставить заметный след в истории Европы. Если отдельные индивиды принимали участие в походах разноплеменных дружин, они сразу растворялись в массе чужеродного населения» (С. 123).

Отметим общепризнанный факт — богачёвская культура галиндов в своё время распространилась на всё Мазурское Поозерье (Богачёвская культура 2020), что уже говорит о довольно заметной значимости носителей её древностей. Период после 220 г. н.э., когда ареал культуры сокращается, можно как раз связать с миграцией значительной части населения, прежде всего — молодого и активного, в связи с чем можно привести в пример уже упоминавшийся пассаж из Тацита (Tac. Germ. 14).

Аргумент по поводу «незначительности» богачёвской культуры не может быть воспринят серьёзно, ибо не всегда мигрировавшие этносы были носителями древностей крупных археологических культур. К примеру, те же костобокам, доставившим населению римских провинций немало проблем и доходившие в своих рейдах даже до Аттики (!), принадлежала, как считается, весьма незначительная липицкая культура в Верхнем Поднестровье. О том, что галинды были довольно значимым и весьма многочисленным этносом свидетельствует упоминание их Птолемеем на одном уровне с судинами и ставанами (славянами-венетами) (Ptol. Geogr. III, 5, 21). Последние, по свидетельству Тацита, совершали набеги на огромном пространстве от Поднестровья (земля бастарнов) до южного Приладожья (о географии походов венетов Тацита см. подробнее: Мачинский 2018: 497–518; об обосновании утверждения, что ставаны – это славяне см.: Мачинский 2018: 529–532).

Что касается демографии галиндов, то Авторы выдают нам на-гора абсолютно совершенно ничем не подтверждённые выкладки по территории Литвы (С. 123) (sic!), которые совершенно никоим образом не могут свидетельствовать «за» или «против» миграции населения богачёвской культуры Мазурского Поозёрья (практически полностью расположенного на территории современного Варминьско-Мазурского воеводства Польши). С таким же успехом при рассчёте населения Римской империи Авторы могли бы привести данные по Парфянскому царству.

Петр Дусбургский (XIII – XIV вв.) упоминал о демографическом взрыве у средневековых галиндов. Рассказывая о событиях XI или XII вв., он писал, что жители Галиндии «расплодились, и размножились, и возросли [числом] и усилились чрезвычайно, и наполнилась ими земля их, так что она не могла никак вмещать их» (Petr Dusb. III, 4). Следовательно, «закрытая и малодоступная» земля галиндов вполне могла оказаться чрезвычайно перенаселённой. Т.е., как видим, исключать того, что когда-то и до XI–XII вв. Галиндия могла испытывать подобный демографический взрыв (возможно даже и не один!) нельзя.

Что касается демографических выкладок по античной Германии, то Авторы взяли интересные им данные и отталкиваются от них. Хотя мы должны понимать, что разброс данных должен исчисляться для той эпохи, как минимум, несколькими миллионами человек, т.к. у нас попросту нет данных переписи Германии, да никто её и не смог бы провести тогда. Нужно принимать a priori, что демографические данные по населению Европы в Средние века и тем более в эпоху Античности сугубо гипотетические и серьёзно разнятся у специалистов. К примеру, по Милаку античная Европа имела население 400 – 500 млн (Урланис 1941: 18). Какой процент населения в таком случае имел Барбарикум можно только гадать, но речь идёт явно не менее чем о 150 млн человек. По другой версии, германцев в Античности вообще насчитывалось примерно 3 млн, а население неримской Европы могло составлять 10 млн человек (Урланис 1941: 20). Как видим, разброс чисел просто колоссальный!

При определении примерной численности германских племён в первые века н.э. цифры колеблются с разницей в 4 раза! По самым скромным подсчётам, численность германцев составляла в эту эпоху всего 3 млн чел., по самым максимальным – 12 млн (по Зибелю, данные на начало новой эры)! (Урланис 1941: 24). Следовательно, цифра, которую Авторы взяли из своих источников и возвели в разряд чуть ли не непреложной научной истины – не имеет под собой серьёзных оснований. К тому же, балты-айсты не были германцами, и не совсем понятно, к чему здесь Авторы привели численность германских народов. Возможно у них есть какая-то формула для подсчёта балтов при помощи информации о численности германских народов для первых веков новой эры? Но мы не знаем демографических выкладок древности, у нас нет необходимых статистических данных, и любые сведения всё равно будут чисто гипотетическими. Также никто не исключает резкого демографического скачка в истории того или иного народа в определённый временной отрезок. Именно подобный демографический взрыв, возможно даже не один (а также заметная доля исторической удачи) привела к масштабному расселению славян в Восточной, Центральной и Южной Европе в V – VII вв.

Точно также и данные по населению Литвы весьма и весьма условны. Как уже было показано, в трудах разных демографов численность населения германцев разнится в 4 (четыре!) раза. Что касается Мазурского Поозерья, то у нас нет вообще никаких, даже сугубо гипотетических данных о её населении в первые века новой эры. Самые ранние данные о численности этого региона восходят уже к Новому времени.

Нельзя не отметить и того момента, что численность германцев возрастает с того момента, как они переходят к земледелию (в основном, это событие приходится на конец I в. н.э.) (Урланис 1941: 25). Т.е. для III–V вв. (миграции галиндов) численность населения народов Барбарикума должна быть существенно выше, чем для рубежа эр. Не совсем понятно мне, зачем Авторы приводят свои условные данные по населению территории современной Литвы, если Галиндия находилась практически полностью на территории современной Северо-Восточной Польши (бывшая Восточная Пруссия). Подводя черту под вышесказанным, мы должны понимать, что все указания Авторов на «данные демографии» не могут нами рассматриваться как аргумент. Нельзя делать вывода даже о примерной численности галиндов без очень серьёзных погрешностей. Тем более, что интересующий нас период охватывает сразу несколько столетий —как минимум, со II по V вв. н.э.

Ошибаются Авторы и тогда, когда пишут, что следующий после Птолемея раз галинды упоминаются только через 12 веков – у Петра Дусбургского (С. 120). Даже если исключать указание самих же Авторов (!), что фиксация голяди в русских летописях под 1058 г. относится к прусским галиндам (С. 120–121), есть до этого, как минимум, ещё два упоминание их страны. Первый случай – это знаменитые Goltheskytha(i) Иордана (первая половина VI в., описаны события середины IV в.), под которыми, как было показано, следует понимать именно носителей мощинских древностей (голядь). Второй случай – Голанда «Origo gentis Langobardorum» (VII в.; описаны события III – IV вв.). Откуда в «Origo» попала Голанда можно спорить – из готской песни (по Ф. Брауну) или из письменного перечня народов (по А.Н. Веселовскому), но указание явно относится именно к галиндам.

Пропажа (за редким исключением) галиндов на многие века из письменных источников может быть связана как с уничтожением торговых путей, связывавших Римскую империю и Причерноморье (а затем и Остготское королевство в Италии) с Прибалтикой, так и с тем, что Галиндия попросту «выдохлась», избавившись от значительной части пассионарного населения в первые века новой эры (сокращение ареала Богачёвской культуры?). Впрочем, исчезновение галиндов из источников на долгое время связано в целом с кризисом европейской учёной мысли и определённым упадком науки и литературы в VI–XI вв. Географию учили по классическим трудам Античности  – «Истории против язычников» Орозия, «Географии» Страбона и др. Новые историки и географы были заняты, как правило, территорией своих куцых королевств и не обращали своего взора на далёкие северо-восточные задворки Ойкумены. Как уже было указано, сами раннесредневековые галинды (ольштынская группа) были достаточно воинственным и сильным этносом, занимались продвижением и на соседние территории и даже совершали нападения на население (в том числе славянское), мигрировавшее по равнинам центральной Польши (Antoniewicz 1952: 219; Рудницкий 2014).

Лухтанас и Поляков связывают большинство топо-, этно- и антропонимов, Центральной Европы которые напоминают «по названию»  эндоэтноним galiñdai (*Goland, старопольские антропонимы, чешские топонимы Holedec, *Holedcův dvůr, Holedeček, Holešice, Holetice (Holotice), немецкие топонимы Groß-Holetitz и др.; племенное название Golensizi (civitates — Баварский Географ около 870 г.), польский топоним gradice Golensiczeshe) со славянским апеллятивом *голъ- / *галъ- ‘голое, безлесное пространство’, и от него же производят название города Галич (С. 127). Но не совсем понятно, почему Авторы игнорируют две наиболее обоснованные этимологические версии (Галичь < галица ‘галка’, либо от этнонима галаты с переработкой в форму на -ич по законам «Volksetymologie»). Вроде мелочь, а в очередной раз показывает желание Авторов подогнать задачку «под ответ».

Конечно же, славянские и балтские языки очень похожи, т.к. происходят от одного корня или даже праславянские выделились из периферийных балтийских диалектов, находившихся в южной части первоначального балтийского ареала, на чём настаивал тот же Топоров (Топоров 2006: 1920). Так что зачастую попросту невозможно определить, где балтийский корень, а где – собственно славянский. В качестве примера можно привести названия многих рек в Европейской России. Ср.: Ведома, Война, Ворсинка, Высота, Голедянка (!), Держа, Дерзка, Дырочная, Жердь, Жерелка, Лисенка, Лужа, Метелка и др. (Седов 1971). Очень похожи на славянские. Но эти названия вод прекрасно этимологизируются из балтских языков и считаются балтийскими по происхождению. Проиллюстрировать можно одним примером: рус., др.-рус. озеро, ст.-слав. ѥзеро, ѥзеръ, болг. е́зеро, сербохорв. jе̏зеро, словен. jеzе̑rо, jе̑zеrо, чеш. jеzеrо, польск. jezioro, в.-луж. jezor, н.-луж. jazor. ~  лит. ẽžeras, ãžеrаs ‘озеро, пруд’, лтш. ęzęrs, др.-прус. аssаrаn ‘озеро, пруд’.

Потому все утверждения Авторов, что, мол, то или иное название происходит от слав. голый, а не от имени этноса галиндов (позднее семантически переосмысленного с привлечением схожего славянского слова) – это всего лишь попытка выдать желаемое за действительное. Никаких доказательств этому быть не может. Языки очень похожи и любую аргументацию можно пытаться нивелировать тем, что в славянском языке есть множество похожих слов и корней. Учитывая тот факт, что имеются явные топонимические свидетельства пребывания балтов в Центральной Европе (балтские названия с территории Польши и приграничных районов Чехии, о которых уже шла речь), априорно заявлять о славянском происхождении «галиндских» топонимов Центральной Европы нельзя. Это же касается и упоминавшихся антропонимов и в особенности этнонимии. Как уже было показано, раннесредневековых «голенсичей» (Golensici) Моравии, проживавших в Golensizi civitates, уместно связывать с потомками довольно активных и военизированных групп ольштынского населения (галинды), устраивавших свои рейды в глубине Польши.

«Исторические источники не позволяют согласовать гипотезы В. Н. Топорова с реальностью — ни в географическом, ни в хронологическом отношениях. Необъяснимо, как одно небольшое племя западных балтов участвовало в Великом переселении народов. Откуда на маленькой, скудной родине Галиндов возникли такие людские ресурсы, такой экономический и военный потенциал?!» (С. 127).

На том, что мигрировал отнюдь не весь галиндский этнос, уже акцентировалось  внимание выше. Причиной всему был демографический взрыв, который дал обществу много пассионарной молодёжи. О том, что в Галиндии в XI или XII столетии резко возросла численность населения, также уже указывалось (Petr Dusb. III, 4). Т.е. все разговоры о «маленькой, скудной родине Галиндов» (sic!), как говорится, «в пользу бедных». Нельзя исключать того, что Галиндия могла быть перенаселённой и ранее, до описываемых Дусбургским событий.

Подобное галиндскому выселение было и на Готланде – весьма небольшом по площади острове в Балтийском море – всего 3 тысячи км², т.е. два Санкт-Петербурга. В древности, во время великой миграции, остров покинул каждый третий мужчина. Причина была банальной – население сильно увеличилось вследствие демографического взрыва, и уже невозможно было прокормить такое число людей. Об этом сообщает Гутасага (Gut., 1) – очерк по истории Готланда, сохранившийся в книге договоров острова и Швеции (XIII в.).

Обратим внимание на то, как сами Авторы описывают ареал богачёвской культуры: «Максимального распространения богачевская культура достигает в период ~150–220 гг. Она охватывает Мронговское поозерье, регион великих Мазурских озер, Элкское поозерье. Отдельные памятники распространены на более обширной территории — на Прусской низменности, в долинах рек Лыны, Венгорапы и Голдапы. Отдельные археологические находки, связываемые с данной культурой, встречаются и на более обширной территории — во всем западнобалтском регионе вплоть до Западной Двины, а также на памятниках культуры поздней штрихованной керамики» (С. 122). Т.е., как видим, не такой родина галиндов была и «маленькой». А её площадь в момент максимального распространения в несколько раз превышала площадь того же Готланда.

«Следы «готского пути» хорошо прослеживаются археологически на разных этапах и согласуются с историческими источниками. Там, где готы правили дольше — на Иберийском п-ове, — известны их многочисленные могильники и памятники архитектуры и искусства. Но следы материальной культуры галиндов, их упоминания в письменных источниках во время готских походов до сих пор не обнаружены. Это признавал и сам В. Н. Топоров» (С. 128).

Здесь нужно в очередной раз отметить неудовлетворительное знание Авторами матчасти. На самом деле известно, что проникновение и первые десятилетия проживания этноса на новой территории «улавливаются археологически с большим трудом» (Мачинский, Воронятов 2011: 256). К примеру, практически вековое пребывание вестготов на территории Южной Галлии и Северной Испании, по словам археологов, «практически не имеет отчётливых археологических следов» (Щукин 2005: 399). Поэтому «вестготы Галлии практически остаются неуловимыми археологически» (Щукин 2005: 400). Английский исследователь Эдвард Джеймс, специально занимавшийся этой проблемой, пришел к следующему заключению: если бы мы не прочли о существовании вестготского Тулузского королевства из письменных источников, то мы не знали бы о вестготах дотоледского периода ничего. Самого их присутствия в Галлии археологи бы даже не заметили. Впрочем, само сравнение довольно многочисленного готского народа с небольшими группами галиндских дружинников («народ-войско») не вполне корректно. К тому же, стоит понимать, что галинды за определённое время нахождения в чуждом германском окружении в значительной степени «огерманились» и вероятно даже сменили язык, потому распознать собственно галиндские вещи среди германских следов мигрирующих воинских групп в эпоху Великого переселения народов за редким исключением практически невозможно.

«Отсутствие сведений о галиндах в Западной Европе не стало препятствием для гипотезы В. Н. Топорова. Он без анализа представил пять топонимов, обнаруженных им в «пиренейской Галиндии»: Galende, Gainde, Gaindo, Guindo, Guindães. Остальные формы — это лишь множество антропонимов, включая и распространенные в индоевропейских языках «орнитоморфные» имена Galin, Galina (ср. uxor Galini), образованные от лат. gallīna ‘курица’ и gallus ‘петух’, собранные со всех регионов Испании и Португалии» (С. 128).

В очередной раз Авторы не удосужились подтвердить свои выводы серьёзными лингвистическими исследованиями. Как из лат. gallīna ‘курица’ и gallus ‘петух’ могут взяться дериваты с устойчивым D (тот же топоним Galende)? В данном случае версия Топорова кажется намного более убедительной. К тому же, на примерах таких антропонимов, как Alan и Frank было показано, что найти отэтнонимическому названию «местную», народную этимологию не составит большого труда. На это у лингвистов есть десятки галльских и романских языков, в одном из которых уж точно найдутся аналогии.

«Многие из цитируемых В. Н. Топоровым форм «с элементом *Galind-» явно связаны с кельтскими этнонимами (ср. campus Galindonis, Castellgali, Gali, collo Galinni, Galinnone, Galinosi и др.). Формы без плавного l (Gainde, Gaindo, Guindo, Guindaes и др.) могут быть и готского происхождения» (С. 129).

Здесь не совсем понятно, как из таких разных форм, как Galindonis, collo Galinni, Galinnone, Galinosi Авторы вывели этноним Galli, к тому же, обозначавшему кельтское население не Испании, а земель к северу от Пиренеев. К сожалению, Лухтанас и Поляков снова не обосновывают свой вывод («явно связаны с кельтскими этнонимами») ссылками на авторитетные лингвистические исследования. Они словно предлагают поверить им на слово, чего мы, конечно же, делать не будем. Из всего списка форм на корень «Galind-» походит только первое название. При этом, Авторы не указывают локализацию и время появления данного топонима. Вероятно, это упоминаемый Топоровывм Galindonis campus de (993) в Арагоне. Почему этот топоним «явно связан» с кельтами, чьё присутствие в Арагоне было довольно ограниченным и куда ранее даты упоминания топонима (как минимум, на полтысячелетия), – не совсем понятно. Другие корни из списка, приведённого Авторами, не вполне походят на искомую основу «Galind-». Не обоснована также и готская версия.

Весьма фантастически выглядит и версия Авторов с арабским dal'at 'крепость', согласно которой «часть “галиндских” имен В. Н. Топорова связаны с этим словом» (С. 130). Во-первых, не вполне понятен переход K в G. Он не обоснован Авторами в должной мере. Во-вторых, северо-запад Испании как раз был под властью арабов совсем непродолжительное время (с чем Авторы, кажется, не согласны, заявив, что «почти весь Иберийский полуостров» якобы «находился под их властью более 650 лет» (sic!)). Уже к концу XI столетия половина Иберийского полуострова была освобождена священным пламенем Реконкисты, и заполнить отдалённый Северо-Запад арабской топнимикой, по сути, проигнорировав другие регионы Пиренейского полуострова, арабы вряд ли смогли бы.

Странным выглядит и следующий пассаж Авторов: «Документы с именем Galind- написаны языком, содержащим «сильную смесь латинского языка и местной романской речи» (С. 131). После этого идёт ссылка на Г. Кауфмана, который «исследуя антропонимы с формами Galindus/-o, заметил, что они очень редки и встречаются только среди имен западных франков. Он также установил важную особенность: начальный G- в данных именах является гиперкоррекцией начального германского звука W-, ср. Galo / Gualo вместо Walo или Galaman / Gualaman вместо Walaman и т. д.» (Там же). Ведь уже сам Топоров, ссылавшийся на работу Кауфмана, почему-то не считал нужным принимать его аргументацию.

Почему-то Кауфман не приводит аналогий главному имени — Galindo/Galind, которое отсылает явно к галиндам. У германцев не известно антропонимов «*Walindo» или «*Walind», которые обязаны были существовать, следуя примеру Кауфмана (Древнегерманские имена 2020). Не знает подобных имён и Т.В. Топорова, посвятившая древнегерманской ономастике целое исследование (Топорова 1996).

Среди германских антропонимов мы видим формы: Willa, Wila, Wilia и Guillia, Guila; Willibrand и Guiliprand; Willihelm, Willahelm, Willohelm, etc. и Guillielm, Guillelm, Guilhelm (Древнегерманские имена 2020). Но ничего подобного Galindo/Galind, нет. Т.е. мы имеем лишь отдалённое созвучие имён, не более. Как китайское Хуан-ди (黃帝) напоминает испанское Хуан (Juan). Однако, между этими антропонимами нет ничего общего, кроме созвучия. К тому же искомое германское имя должно быть зафиксировано не как Galindo/Galind, а как «Guilindo/Guilind». Однако, этой формы не знают письменные источники.

Впрочем даже если бы и было германское соответствие имени Галиндо, то это вполне укладывалось бы в канву германо-балтийских параллелей, восходящих, вероятно, к общей германо-балто-славянской общности, либо являющихся заимствованиями (подробнее о параллелях в антропонимии: Топорова 1996: 226 слл.)). Если бы подобное имя существовало у германцев, то этот случай вместе с другими примерами заимствования балтами каких-то германских антропонимов и переосмысление некоторых из них чётко укладывался бы в зафиксированные контакты германского и балтийского языков, который продолжался, как установлено, «вплоть до начала новой эры» (Кузьменко 2011: 122). Но, повторюсь, даже отдалённо напоминающих Galindo/Galind у континентальных германцев не зафиксировано.

Что же думают по поводу происхождения имени Galindo/Galind специалисты по германским языкам? Виднейший германист конца XIX – первой половины XX в. Ф.А. Браун чётко называл данный антропоним балтским, попавшим от них к испанским вестготам (Браун 1899: 251–252). Если бы имя изначально было германским и речь шла о банальном искажении антропонима, то такой первоклассный лингвист, как Браун, к тому же специализировавшийся на языках древних германцев, конечно же, указал бы на это. В Вестготском королевстве имя Galindo/Galind носили давно перешедшие на германский язык потомки галиндов. В дальнейшем это имя было в какой-то степени распространено среди испанских аристократов, потомков вестготской знати «голубых кровей».

Что касается указания Авторов на язык, которым написаны документы с именем Galind-, то мне не совсем понятно, зачем они вообще об этом упомянули. Какие государственные документы в раннесредневековой Испании написаны не на латыни (арабский не в счёт)? Почему нет канцелярских документов на свевском языке? У свевов, напомню, в течение свыше 170 лет на северо-западе Пиренейского полуострова существовало своё королевство. Почему нет документов на языке алан, которые владели частью Испании некоторое время в V в.? Причина банальна: латинский язык был канцелярским языком бюрократического аппарата Римской империи, позднее воспринятого и германцами первых «варварских королевств». К тому же, выше было указано, что галинды были германизированы, по всей вероятности, ещё во время своего пути к Пиренейскому полуострову, как и аланы (изначально ираноязычные).

Итак, подводя итог разбору статьи Авторов, подчеркну, что наука признаёт пласт «свевской» топонимики (с корнем sveb-/svev-) на Пиренейском полуострове. Есть топонимика «готская» в Восточной Европе и в той же Испании, есть (в Восточной Европе) «ясская» и даже «варяжская» (хотя в дискуссии об этнической природе варягов до сих не поставлена точка). Но почему-то Авторы не желают признавать наличие топонимии «галиндской». При всём желании ко всем указанным выше топонимикам можно легко найти местные (кельтские, латинские, арабские) этимологии. Но разве это приблизить хоть как-то решение проблемы? Разумеется, очевидным кажется, что из всех названий, приведённых Топоровым, часть может оказаться славянской, кельтской и др. Но сам факт наличия «галиндской» топонимии в Центральной и Восточной Европе, а также на Пиренейском полуострове отрицать нельзя.

Практически вся аргументация Лухтанаса и Полякова не выдерживает серьёзной критики. Большинство аргументов Авторов заимствованы из трудов исследователей XIX – XX вв. (Г. Геруллиса, А.И. Попова и др.), которые давно разобраны. Доводы Авторов, порой граничащие с переходами на личности и плохо скрываемым хамством, плохо проработаны, в целом отрывочны и не могут быть приняты. Сложившаяся традиция помещать голядь на Протве и считать их потомками мощинского населения не поколеблена и остаётся научно обоснованной. Сейчас дискуссия относительно голяди на Протве может быть только про их этническую принадлежность (балты или «балтославяне») и время окончательной ассимиляции (XII–XV вв.). Попытки Лухтанаса и Полякова отрицать миграции воинских групп галиндов на Запад (в чём был убеждён покойный В.Н. Топоров) напоминают потуги некоторых отечественных историков (С. Лесной-Парамонов и др.) в первые десятилетия после Великой Отечественной войны отрицать миграцию готов на юго-восток и присутствие германцев в Крыму (рудименты готского языка выдавались ими за следы… идиша!). При слабой изученности восточноевропейских культур первых веков новой эры и в силу определённого отношения к немцам у части аудитории подобные фантастические гипотезы выглядели вполне убедительно. Но сейчас, когда в руках у исследователей огромный выбор «оружия» (от данных по антропологии до археологических раскопок последних десятилетий), уже нельзя говорить о чём-то подобном. В целом, работа Авторов служит хорошим подспорьем для выявления слабых сторон концепции миграций галиндов в первой половине - середине I тыс. н.э., но, конечно же, не может опровергнуть ни одного из основных постулатов этой концепции.

Использованная литература.

Баварский географ / Электронный ресурс: https://vostlit.info/Texts/rus12/Bav_geogr/text.phtml?id=61 (дата обращения: 31.01.2022)

Иордан 1960 –  Иордан. О происхождении и деяниях гетов. Getica/пер. с латинского. М.: Изд-во восточной литературы, 1960.

Петр из Дусбурга 1997 – Петр из Дусбурга. Хроника земли Прусской. М.: Ладомир, 1997.

ПСРЛ 1 – Полное собрание русских летописей, издаваемое постоянною Историко-Археографической Комиссиею Академии Наук СССР. Томъ первый. Лаврентьевская летопись. Изд. 2-е. Л.: Издательство Академии Наук СССР, 1926–1928.

ПСРЛ 2 – Полное собрание русских летописей, изданное по высочайшему повелению археографическою комиссиею. Том второй. Ипатьевская летопись. Издание второе. С.-Петербург: Типография М.А. Александрова (Надеждинская, 43), 1908.

ПСРЛ 3 – Полное собрание русских летописей, изданное по величайшему повелению археографическою комиссиею. Том третий. IV. Новгородския летописи. Санктпетербург, 1841.

ПСРЛ 5 – Полное собрание русских летописей, издаваемое постоянною Историко-Археографической Комиссиею Академии Наук СССР. Том пятый. Издание второе. Софийская первая летопись. Выпуск первый. Ленинград, 1925.

ПСРЛ 9 – Полное собрание русских летописей, изданное по величайшему повелению археографическою комиссиею. Том девятый. VIII. Летописный сборникъ, именуемый патриаршею или Никоновскою летописью. Санктпетербург. В типографiи Эдуарда Праца, 1862.

ПСРЛ 15 –  Полное собрание русских летописей, изданное по величайшему повелению археографическою комиссиею. Том пятнадцатый. Летописный сборник, именуемый Тверскою летописью. Санктпетербург, 1863.

ПСРЛ 15а – Полное собрание русских летописей, издаваемое Государственною Археографическою Комиссиею Российской Академии Наук. Том пятнадцатый. Издание второе. Выпуск первый. Рогожский летописец. Пг, 1922.

ПСРЛ 33 – Полное собрание русских летописей. Том тридцать третий. Холмогорская летопись. Двинской летописец. Л.: Издательство «Наука», 1977.

Ptolemaei 1843 – Claudii Ptolemaei. Geographia. Editio stereotipa. Tom I. Lipsiae, 1843.
Grunau 1896 – Grunau S. Preussische Chronik. Leipzig: Duncker & Humblot, 1876–1896. Bd. 1.

Александров 2011 – Александров А.А. Провинциально-римские древности первых веков н.э. на территории Псковской земли. В кн.: Европейская Сарматия: Сборник, посвящённый Марку Борисовичу Щукину / Отв. ред. Д.А. Мачинский. СПб.: Нестор-История, 2011. С. 225–238.

Алексеев 2015 – Алексеев С.В. Праславяне. Опыт историко-культурной реконструкции. М.: Академический проект, 2015.

Алексеева 2002 – Алексеева Т.И. и др. Восточные славяне. Антропология и этническая история. 2-е изд. М.: Научный мир, 2002.

Ахмедов 2010 – Ахмедов И.Р. Проблема «финального» периода культуры рязанско-окских финнов (к современному состоянию вопроса) // Раннеславянский мир. Археология славян и их соседей. Вып. 13. М.: ИА РАН, 2010. С. 7–34.

Балановские 2007 – Балановская Е.В., Балановский О.П. Русский генофонд на Русской равнине. М.: Луч, 2007.

Богачёвская культура 2020 – Богачёвская культура / Авт.  И.О. Гавритухин  / Большая российская энциклопедия / Эл. ресурс: https://bigenc.ru/archeology/text/1871532 (дата обращения: 03.11.20).

Браун 1899 – Браун Ф. Разыскания в области гото-славянских отношенiй. I. Готы и их соседи до V века. Первый период: готы на Висле. Санктпетербургъ: Типография Императорской Академии Наук, 1899.

Бунак 1965 – Бунак В.В. (отв. ред.). Происхождение и этническая история русского народа по антропологическим данным. М.: Наука, 1965.

Валянтас 2004 – Валянтас С. Двусоставные антропонимы – реликты поэзии балтов. В кн.: Балто-славянские исследования. XVI. Сборник научных трудов. М.: Индрик, 2004. С. 201–223.

Вольфрам 2003 – Вольфрам Х. Готы. Пер. с нем. /Под ред. М.Б. Щукина, Н.А. Бондарко и П.В. Шувалова. СПб.: Ювента, 2003.

Воронцов 2002 – Воронцов А.М. Мощинские городища на территории Тульской области // Н. И. Троицкий и современные исследования историкокультурного наследия Центральной России: Сб. статей в 2-х т. Т. 1. Археология / А. Н. Бессудное, В. Н. Гурьянов, А. А. Чубур и др., Предисл. А. Н. Наумова; Под ред. А. Н. Наумова. Тула: Гос. музей-заповедник «Куликово поле», 2002 / Электронный ресурс: https://azbyka.ru/otechnik/Nikolaj_Troickij/n-i-troitskij-i-sovremennye-issledovanija-istoriko-kulturnogo-nasledija-tsentralnoj-rossii (дата обращения: 03.11.20).

Воронцов 2014 – Воронцов А.М. Поздний период существования мощинской культуры // Краткие сообщения Института археологии. Вып. 235, 2014. С. 311–327.

Даль 1880 – Толковый словарь живаго великорускаго языка. Владимира Даля. Второе издание, исправленное и значительно умноженное по рукописи атвора. Т. I. А–З. СПб., М., 1880.

Древнегерманские имена 2020 – Древнегерманские имена / Электронный ресурс: http://kurufin.ru/html/germanic.html (дата обращения: 03.11.20).

ЗРП 1988 – Записки русских путешественников XVI - XVII вв. / [Сост., подгот. текстов и коммент. Н. И. Прокофьева, Л. И. Алехиной; Вступ. ст. Н. И. Прокофьева, с. 5-20]. - М.: Сов. Россия, 1988.

Казанский 1997 – Казанский М.М. Остроготские королевства в гуннскую эпоху: рассказ Иордана и археологические данные // Stratum +; Петербургский археологический вестник. СПб.; Кишинев, 1997. С. 181–193.

Казанский 2006 – Казанский М.М. Германцы в Юго-Западном Крыму в позднеримское время // Готы и Рим. Киев, 2006. С. 26–41.

Казанский и др. 2018 – Казанский М. М., Зальцман Э. Б., Скворцов К. Н. Раннесредневековый могильник Заостровье-1 в Северной Самбии / Отв. ред. А. В. Мастыкова. Материалы спасательных археологических исследований. Том 22. М.: ИА РАН, 2018.

Кашкаров 1901 – Кашкаров В.М. К вопросу о древнейшемъ населении Калужской губернии: I. Меря. II. Голядь // Калужская старина. Год первый. Том I-й. Книга 2. Калуга: Типо-Литография Губернского Правления, 1901. С. 1–13.

Краткая история 2015 – От племени к нации. Краткая история Латвии. Рига: Институт Латвии, 2015.

Кузьменко 2011 – Кузьменко Ю.К. Ранние германцы и их соседи: Лингвистика, археология, генетика/Отв. редактор Н.Н. Казанский. СПб.: Нестор-История, 2011.

Куковенко 2012 – Куковенко В. Голядь и литва на Протве. Загадки исчезнувшего этноса / Эл. ресурс: https://www.kukovenko.ru/gipotezy-i-versii/golyad-i-litva-na-protve-zagadki-ischeznuvshego-etnosa (дата обращения: 03.11.20).

Кулаков 2002 – Кулаков В.И. Козельский микрорегионв 1-7 вв. н.э. Ранняя миграция западных балтов. Slavia Antiqua. T. XLIII, 2002. С. 9–33.

Лаучюте 2004 – Лаучюте Ю. Следы балтийских этнонимов в ономастике Славии // Балтийский филологический курьер, №4, 2004. С. 70–74.

Лухтанас, Поляков 2018 а - Лухтанас А., Поляков О.В. Галинды на просторах Европы - археологическая, историческая, лингвистическая реальность или вымысел? // Записки Института истории материальной культуры. СПб: ИИМК, 2019. № 19. С.112–136.

Магомедов 2000 - Магомедов Б.В. Этнические компоненты черняховской культуры // Stratum plus, №4, 2000. С. 322–330.

Мачинский 2018 – Мачинский Д.А. О прародине славян в I – V вв. и об этносоциуме русь/rōs в IX в. (чрезвычайно развернутый комментарий к некоторым сообщениям «Баварского географа») В кн.: Скифия – Россия. Узловые события и сквозные проблемы: В 2 т. / Науч. ред. В.Т. Мусбахова. Т. 1. СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2018. С. 432–570.

Мачинский 2018б – Мачинский Д.А. Этносоциальные и этнокультурные процессы в Северной Руси: период зарождения древнерусской народности. В кн.: Скифия – Россия. Узловые события и сквозные проблемы: В 2 т. / Науч. ред. В.Т. Мусбахова. Т. 2. СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2018. С. 95–124.

Мифы 2017 - Олег Балановский: Мифы о генетике народов. 2017 [Видео] / Эл. ресурс: https://youtu.be/XBUWM9jPPT8 (дата обращения: 03.11.20).

Пачкова 2006 – Пачкова С.П. Зарубинецкая культура и латенизированные культуры Европы. К., 2006.

Радюш 2014 – Радюш О.А. «Княжеская» и «вождеская» культура начала V века в Среднем Поднепровье: новые исследования и находки // Краткие сообщения Института археологии. № 234. М.: Изд-во Институт археологии Российской академии наук, 2014. С. 234–251.

Радюш 2020 – Предки славян кочевали по долинам рек. Беседа с археологом О. Радюшем 15.01.2020 / Электронный ресурс: https://lenta.ru/articles/2020/01/15/great_migration/amp (дата обращения: 07.09.20).

Роменско-борщёвская культура 2020 – Роменско-борщёвская культура / Электронный ресурс: http://генофонд.рф/?page_id=26001  (дата обращения: 03.11.20).

Рудницкий 2014 – Рудницкий М. Контакты между западными балтами и славянами в VI—VII вв.: археологические данные // // Stratum plus. 2014. № 5. С. 91–117.

Седов 1970 – Седов В.В. Славяне Верхнего Поднепровья и Подвинья. М.: Наука, 1970.

Седов 1971 – Седов В.В. Балтская гидронимика Волго-Окского междуречья. В кн.: Древнее поселение в Подмосковье. М., 1971. С. 99–113.

Седов 1982 – Седов В.В. Восточные славяне в VI – XIII вв. М.: Изд-во «Наука», 1982.

Седов 1994 - Седов В.В. Славяне в древности. М.: Изд-во «Научно-производственное благотворительное общество “Фонд археологии”», 1994.

Седов 1999 – Седов В.В. Древнерусская народность: Историко-археологическое исследование. М., 1999.

Седов 2000 – Седов В.В. Голядь // Iš baltų kultūros istorijos. Вильнюс: Diemedis, 2000. P. 75–84.

Семиряга 1955 – Семиряга М.И. Лужичане. М., Л.: Изд-во Академии Наук, 1955.

Соболевский 1912 – Соболевский А.И. Древнейшее население Верхнего

Поволжья. Тверь, 1912.

СРЯ 1977 – Словарь русского языка XI – XVII вв. Вып. 4 (Г – Д). М.: Изд-во «Наука», 1977.

СРЯ 1981 – Словарь русского языка XI – XVII вв. Вып. 8 (Крада – Лящина). М.: Изд-во «Наука», 1981.

Тарасов 2017 – Тарасов И.М. Балты в миграциях Великого переселения народов // Исторический формат. 2017. № 3-4 (11–12). С. 95–124.

Тарасов 2019 – Тарасов И.М. Древние славяне и их соседи в “Скифской истории” Андрея Лызлова // Исторический формат. 2019. № 2 (18). С. 77–85.

Тарасов 2022 – Тарасов И.М. О миграциях галиндов, готской истории и балто-славянских культурах. Часть первая (в процессе публикации).

Татищев 1769 - Татищев В.Н. История Российская с самых древнейших времен. Книга первая. Часть вторая. М.: Императорский университет, 1769.

Токарев 2015 – Токарев С.А. История русской этнографии. М.: Институт Русской цивилизации, 2015.

Топоров 1972 – Топоров В.Н. «Baltica» Подмосковья // Балто-славянский сборник. М.: Наука,1972. С. 217–281.

Топоров 1988 – Топоров В.Н. Балтийский элемент в гидронимии Поочья. Ч. I. В кн.: Балто-славянские исследования 1986. М.: Наука, 1988. С. 154–177.

Топоров 2000 – Топоров В.Н. К реконструкции балто-славянского мифологического образа Земли-Матери *Zemi̯a & *Mātē (*Mati). В кн.: Балто-славянские исследования. 1998–1999. М.: Изд-во «Индрик», 2000. С. 239–371.

Топоров 2006 – Языки мира: Балтийские языки / Ред. колл.: В.Н. Топоров, М.В. Завьялова, А.А. Кибрик и др. М.: Academia, 2006.

Топоров 2010 – Топоров В.Н. Древняя Москва в балтийской перспективе. В кн.: Исследования по этимологии и семантике. Т. 4: Балтийские и славянские языки. Кн. 1. М.: Языки славянских культур, 2010. С. 57–112.

Топоров 2010 а – Топоров В.Н. Еще раз о «севернорусской» литве и ее мифологизированном образе. В кн.: Исследования по этимологии и семантике. Т. 4: Балтийские и славянские языки. Кн. 1. М.: Языки славянских культур, 2010. С. 168–184.

Топорова 1996 - Топорова Т.В. Язык в зеркале культуры: древнегерманские двучленные имена собственные. М.: Школа «Языки русской культуры», 1996.

Трубачев 1999 – Трубачев О.Н. Indoarica в Северном Причерноморье: Реконструкция реликтов языка. Этимологический словарь. М.: «Наука», 1999.

Урланис 1941 – Урланис Б.Ц. Рост населения в Европе. Опыт исчисления. М.: Госполитиздат, 1941.

Фасмер 1986 – Фасмер М. Этимологический словарь русского языка / пер. с немецкого и доп. члена-корреспондента АН СССР О.Н. Трубачева / 2-е изд., стереотипное. М.: «Прогресс», 1986.

Фасмер 1986а – Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. В 4 т. Т. 2 (Е – Муж) / пер. с немецкого и доп. члена-корреспондента АН СССР О.Н. Трубачева / Под ред. и с предисловием проф. Б.А. Ларина. Изд. второе, стереотипное. Т. I (А–Д). М.: «Прогресс», 1986.

Хабургаев 1979 – Хабургаев Г.А. Этнонимия «Повести временных лет». М.: Изд-во Моск. ун-та, 1979.

Шаров 2013 – Шаров О.В. В поисках страны «Ойум»: Эпос или реальность? // Древности Западного Кавказа. Вып. 1, 2013 г. С. 118–155.

Шинаков, Пискунов 2014 – Шинаков Е.А., Пискунов В.О.Балтский этнический компонент населения владельческих сел середины XI - XIII вв. Среднего Подесенья // Ежегодник НИИ фундаментальных прикладных исследований за 2013 год. Брянск: РИО БГУ, 2014. С. 121–127.

Щукин 2005 – Щукин М.Б. Готский путь (готы, Рим и черняховская культура). СПб.: Филологический факультет СПбГУ, 2005.

Янин 2011 – Куда исчезла новгородская демократия? Беседа с академиком В.Л. Яниным (руководителем Новгородской археологической экспедиции). Опубликовано 12.08.2011 / Эл. ресурс: http://pereformat.ru/2011/08/kuda-ischezla-novgorodskaya-demokratiya (дата обращения: 03.11.20).

Antoniewicz 1952 – Antoniewicz J. Рец.: E. Šturms. Die etnische Deutung der masurgermanischen Kultur, Contributions of Baltic University, Pinneberg, nr 31,1947. Sprawozdania Państwowego Muzeum Archeologicznego IV (3–4), 1952. S. 215–220.

Łowmiański 1931 – Łowmiański H. Studja nad początkami społeczeństwa i państwa litewskiego. T. I . Wilno, 1931.

Trautmann 1974 – Trautmann R. Die altpreußischen Personennamen. Göttingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 1974.

Wixman 1984 – Wixman R. The peoples of the USSR. An Ethnographic Handbook. London: Macmillan Press, 1984.