Иванов П.П. Узбеки и казахи до расселения их на территории Средней Азии

В противоположность большинству тюрко-монгольских народов, совершавших свои передвижения на территорию Средней Азии от границ Монголии и предгорий Алтая, узбеки и казахи явились в Среднюю Азию с запада, с территорий Золотой Орды. Это не значит, конечно, что предки обоих названных народов были аборигенами южнорусских или приволжских степей,— они также пришли туда с далекого северо-востока Азии, но движение их совершалось в разное время и не может быть определено с достаточной точностью. Можно полагать, что большинство тюрко-монгольских племен появилось на территории Золотой Орды вскоре же после образования этого государства. Однако не следует забывать, что видную роль среди них играли кипчаки и другие тюркские племена, разместившиеся в южнорусских степях еще задолго до монгольских завоеваний.

Этнический состав населения Золотой Орды изучен пока недостаточно; в такой же мере слабо известна нам и картина расселения на ее территории целого ряда племен, вошедших в последующее время в состав узбеков и казахов.

Особенно недостаточны наши сведения по истории Золотой Орды в период ее распада, значительно усилившегося во второй половине XIV века и завершившегося лишь через столетие. Происходившие в это время массовые передвижения кочевников, их новые группировки, распад одних племенных объединений и возникновение других, политическая и хозяйственная жизнь кочевого населения известны нам лишь в самых общих чертах.

[15]

В 90-х годах XIV века огромные перемены в жизни кочевников Золотой Орды внесли походы Тимура, положившие конец могуществу Золотоордынского государства. Насколько значительны были эти перемены, подтверждают слова одного из историков Тимура — Ибн Арабшаха, который, описывая прежнюю жизнь Золотой Орды, говорит о последней как о стране чрезвычайно населенной, богатой скотом и всеми необходимыми продуктами, стране, пользующейся полной безопасностью на всем ее пространстве «от Крыма до границ китайских».

Совершенно иначе изображает эту страну тот же историк после опустошительных нашествий Тимура. «Ныне же,— говорит он,— в тех местностях от Хорезма до Крыма никто из тех народов не движется и не живет и нет там другого общества... кроме газелей и верблюдов».

Вызванный походами Тимура упадок экономической, в частности торговой, деятельности Золотой Орды способствовал и политическому раздроблению ее территории. На северо-западе усилилось и постепенно приобрело независимость Московское государство. По среднему и нижнему течению Волги к середине XV века образовались ханства Казанское и Астраханское, южная часть Золотой Орды — Хорезм перешла во власть тимуридов, на юго-западе возникло Крымское ханство. В первых же десятилетиях XV в. завершилось обособление обширных кочевых районов, простиравшихся на восток от Волги до Западно-Сибирской низменности и составлявших в XIII—XIV веках так называемую Белую Орду, находившуюся под властью различных полунезависимых династий, родственных ханам Золотой Орды.

Границы обширной территории, входившей в состав Белой Орды, можно определить лишь приблизительно — от левобережья нижней Волги до южных склонов Урала на севере и до бассейна Иртыша на северо-востоке. Здесь, владения ханов Белой Орды соприкасались с восточной частью улуса Чагатая, носившей в XIV—XV веках название Моголистана. Впрочем, говорить о точных границах Белой Орды и Моголистана не представляется возможным, так как оба эти государства были населены кочевниками-скотоводами, постоянно совершавшими своя перекочевки и не соблюдавшими строго каких-либо политических границ.

[16]

В такой же мере трудно говорить о точных границах Белой Орды на юге, где это государство соприкасалось с владениями тимуридов. Можно лишь указать, что, с одной стороны, эта граница проходила где-то севернее Аральского моря и южнее Мангышлака, с другой — через низовья Сыр-Дарьи, чаще, впрочем, принадлежавшие Белой Орде, чем тимуридам.

Сколько-нибудь значительных населенных пунктов на всем этом обширном пространстве не существовало, если не считать Саурана, Сыгнака, Туркестана (Ясы) и некоторых других небольших торговых городов, расположенных в низовьях Сыр-Дарьи. Центром Белой Орды был Сыгнак, игравший значительную роль на протяжении XIV и XV веков, как это будет показано ниже. Ни время возникновения Белой Орды, ни особенности ее политической и социально-экономической жизни не подвергались пока специальному исследованию и не могут быть поэтому освещены с достаточной полнотой, хотя для изучения вопроса о взаимоотношениях между Золотой Ордой и Средней Азией именно эта часть Золотоордынской территории представляет для нас весьма значительный интерес.

Один из персидских источников, написанный около 1415 г., так называемый Аноним Искандера, сообщает, что обособление Белой Орды и выделение ее из общего состава Золотой Орды в качестве полунезависимой политической единицы произошло в конце XIII — начале XIV века, что совпало со временем правления золотоордынского хана Тохты (1290—1312), когда, по словам названного источника, улус Джучи распался на две части— «левое крыле», или Белая Орда (Ак-Орда), и «правое крыло», или Золотая Орда (Кок-Орда). Белая Орда находилась под управлением особой династии, о происхождении которой в источниках и литературе встречаются лишь самые общие сведения. Родоначальником ханов Белой Орды был старший сын Джучи — Орда, ставка которого, по словам Плано Карпини, находилась к востоку от озера Ала-Куль, откуда она была, по предположению В. В. Бартольда, перенесена впоследствии на берега Сыр-Дарьи. Орда вступил на престол в 1226 г.; год его смерти неизвестен, отмечено лишь, что в 1251 г. правил уже его сын Хункиран. По данным Анонима Искандера, основанным, по-видимому, на каком-

[17]

то недоразумении, династия ханов Белой Орды ведет свое происхождение от известного временщика Золотой Орды Ногая, сын которого, Сасы-Бука, будто бы явился. первым, правителем улуса (ханом) Ак-Орды. Порядок к годы правления отдельных ханов Белой Орды определяются восточными источниками различно.

В период, когда Золотая Орда представляла собой: достаточно прочное государство, правители Белой Орды не играли самостоятельной роли, находясь на положении вассалов золотоордынского хана. Наоборот, в период начавшихся в Золотой Орде смут, особенно усилившихся с 60-х годов XIV столетия, ханы Белой Орды были, по-видимому, вполне независимы.

Аноним Искандера отмечает, что Сасы-Бука, «сын Ногая», «по-прежнему соблюдал правила подчинения и повиновения» золотоордынским ханам и «не уклонялся ни от одного вызова и курултая». Правил Сасы-Бука около 30 лет; умер, по одним данным, в 1321 г. (Аноним Искандера), по другим —в 1315 г. (Лэн-Пуль), в городе Сауране. Весьма видное место среди ханов Белой Орды занимает сын и преемник Сасы-Буки, Эрзенхан,— современник золотоордынского хана Узбека (1312—1340). Эрзен-хан был посажен на престол Узбеком, верным вассалом которого он себя считал. Эрзенхан изображается весьма могущественным правителем, пытавшимся установить на всей подчиненной ему территории прочный государственный порядок на феодальной основе.

Все свое царство, говорит Аноним Искандера, хан, разделил на области и уделы, которые он распределил между своими родственниками по старшинству. Подобно хану Узбеку, Эрзен-хан заботился о распространении среди своих подданных ислама и строил с этой целью мечети и медресе в Сауране, Отраре, Дженде и других городах в низовьях Сыр-Дарьи. Смерть Эрзен-хана, правившего 25 лет, наш источник относит к 1344 г. Хан был похоронен в городе Сыгнаке.

В таблицах «Мусульманских династий» Лэн-Пуля имя хана Эрзена не встречается. В период между 1320—1344 гг. в Белой Орде правил, по данным Лэн-Пуля, хан Мубарек-ходжа. Возможно, что это мусульманское дмя Эрзена, хотя Аноним Искандера называет Мубарек-ходжу старшим сыном Эрзена, начавшим править

[18]

после отца, но вскоре свергнутым. Престол Белой Орды занял другой сын Эрзена, Чимтай, бывший современником и вассалом золотоордынского хана Джанибека (1340—1351) и ряда его быстро сменявшихся преемников. Согласно Лэя-Пулю, Чимтай правил между 1344— 1361 годами.

В период правления Чимтая в Золотой Орде начались смуты, связанные с борьбой за власть между правителями отдельных улусов и представителями ханских династий. Насколько ожесточенный характер носила борьба за власть, показывает тот факт, что в промежуток между 1360—1380 годами в Золотой Орде сменилось четырнадцать ханов. Смуты, происходившие в центре Золотоордынского ханства, не распространялись, по-видимому, в полной мере на территорию Белой Орды. Источники свидетельствуют, что Чимтай тщательно избегал вмешиваться в золотоордынские распри, хотя он мог, казалось, рассчитывать на увеличение своей территории, если бы решил воспользоваться наступившей анархией. Впрочем, говорить о вполне безучастном отношении Чимтая к золотоордынским делам вряд ли возможно, так как по приглашению некоторых эмиров Золотой Орды хан послал туда своего сына в качестве кандидата на ханский престол. Однако это предприятие не имело успеха, так как вскоре сын Чимтая был убит. Часть враждующих между собой эмиров Золотой Орды приглашала на престол Золотой Орды также Чимтая, но он не согласился.

Преемником Чимтая на престоле Белой Орды стал его сын Урус-хан (1361 —1375), «царь сварливый и могущественный». Источники указывают, что еще во время правления своего отца Урус являлся сторонником активного вмешательства в дела Золотой Орды. Получив власть в Белой Орде, Урус овладел «троном и государством Узбек-хана», т. е. всей территорией Золотой Орды. Таким образом, Урус-хан явился первым правителем, которому удалось объединить под своей властью Золотую и Белую орды.

С правлением Урус-хана связано также выступление последнего выдающегося хана Золотой Орды — Тохтамыша, отец которого был правителем Мангышлака. Его убил Урус-хан за неповиновение. Малолетний Тохтамыш бежал и укрылся в Самарканде при дворе Тимура.

[19]

Начавшаяся в 70-х годах XIV в. борьба между Урусханом й его преемниками, с одной стороны, и Тохтамышем и поддержавшим его Тимуром, с другой — достаточно подробно освещена, вследствие чего на отдельных эпизодах ее мы останавливаться здесь не будем. В такой же мере подробное изображение получила завязавшаяся затем борьба между Тохтамышем и Тимуром, закончившаяся, как известно, в 90-х годах XIV века почти полным разгромом Золотой Орды. Тохтамыш явился последним ханом, которому удалось временно удерживать власть и в Золотой и в Белой Ордах, однако победы Тимура в середине 90-х годов XIV века положили конец его могуществу.

После ухода войск Тимура в Орде началась борьба между Тохтамышем и выдвинувшимся в этот период временщиком эмиром Едигеем, закончившаяся победой последнего. После гибели Тохтамыша золотоордынский престол занял Тимур Кутлуг-хан, при котором власть принадлежала Едигею. В правление сына Тимур Кутлуг-хана Едигей подвергся преследованиям со стороны хана и в 1405 г. бежал в Хорезм. B 1412—1413 годы Едигей был изгнан из Хорезма войсками наместника тимуридов и снова удалился на территорию Золотой Орды.

Таковы в общих чертах те политические события XIV века, результатом которых явилось окончательное обособление восточных окраин Золотой Орды.

Утратив постепенно всякие связи с бывшими центрами Золотоордынского государства, население Белой Орды вступило в более тесные взаимоотношения со Средней Азией, снабжавшей продукцией высокоразвитого ремесленного производства соседние степные районы. Вместе с тем кочевники прекрасно учитывали политическую слабость Тимуридского государства и потому при всяком удобном случае совершали нападения на его пограничные области. Захват кочевниками в 1405 г. Хорезма явился началом той упорной борьбы, которая началась между узбекским кочевым населением и тимуридскими правителями и закончилась к началу XVI века полной победой узбеков.

Как указывалось уже выше, этнический состав населения Золотой Орды известен нам лишь в самых общих чертах. Кроме кипчаков, источники XIV —начала XV в. называют также много других племен тюрко-мон-

[20]

гольского происхождения, к числу их относятся: мангыт, кунграт, бехрин, найман, джелаир, уйшун, хытай и другие.

В качестве общего этнического термина, которым обозначалась масса золотоордынского кочевого населения независимо от его родоплеменной принадлежности, употреблялось слово «узбек». Впервые термин «узбек» встречается в сочинении Хамдуллаха Казвини (родился около 1280 г.), который в своей «Избранной истории» (Тарих-и Гузидэ) рассказывает о вторжении в 1335 г. хана Узбека в пределы Ирана, называя при этом золотоордынское войско «узбеками» (узбекиян), а государство Узбека (Золотую Орду) «государством узбекским» (Мемлекет-и-узбеки). Историк Тимура, Низамад-дин-Шами (1404 г.), в своем рассказе о бегстве двух эмиров Тимура в 1377 г. сообщает, что оба эмира «ушли в область узбеков и укрылись у Урус-хана». Далее, описывая борьбу между Тохтамышем и Урус-ханом, он называет последнего ханом узбекским. Термин «узбек» употребляет также автор персидского сочинения, написанного в 1414 г. (Аноним Искандера), который, говоря о Золотой Орде, называет ее узбекским улусом. Известный историк Тимура, Шереф-ад-дин Али Езди, рассказывая о посольстве 1397 г. от золотоордынского хана Тимур Кутлуга, называет прибывших послами узбеков. Узбеком же назван и упомянутый выше Едигей. Таким образом, можно считать, что термин «узбек» употреблялся иранскими и среднеазиатскими историками уже в XIV — начале XV века как собирательное имя для обозначения массы золотоордынского тюркоязычного населения, состоявшего как из указанных выше, так и ряда других племенных объединений. В связи с этим и весь улус Джучи (Золотая Орда) назывался улусом узбекским.

Являлось ли слово «узбек» также самоназванием, пока остается неизвестным.

Происхождение слова «узбек», по-видимому, связано с именем упоминавшегося выше золотоордынского хана Узбека. Первые свидетельства об этом содержатся в «Списке устроителя мира» Гаффари, написанном в 1564—1565 годы. Это же утверждение содержится в сочинении Хайдера Рази, законченном в 1619 г., а также в «Родословной тюрков» Абулгази, законченной в 1663—

[21]

1664 годы, и у многих других более поздних восточных авторов.

В начале XV века узбеки выступают в качестве довольно значительной группы кочевых племен, входящих в тесное соприкосновение с тимуридами, в первую очередь на северных окраинах их владений — в Хорезме. Историки тимуридов сообщают, что зимой 1405/06 г. узбеки захватили Хорезм и стали совершать оттуда набеги на центральные районы Средней Азии, доходя до Бухары, а несколько позже — до Астрабада. Несомненно, эти факты были связаны с захватом Хорезма Едигеем. Это же подтверждается сообщением среднеазиатских историков о восстановлении власти тимуридов в Хорезме в 1413 г., что вполне совпадает с датой изгнания Едигея.

В 1416 г. началась борьба между Улугбеком и узбеками за господство в районе низовьев Сыр-Дарьи, борьба, которая продолжалась с переменным успехом на протяжении всего XV столетия. Поводом для вмешательства Улугбека в эту борьбу послужило прибытие в Самарканд одного из внуков Урус-хана, Барака, который просил Улугбека оказать ему помощь против врагов. Действительно при активной поддержке еще сильного тимуридского правительства Бараку удалось победить противников и на некоторое время восъесть «на престол отцов и дедов».

Оказывая помощь одному из претендентов на престол в узбекском улусе, Улугбек, несомненно, рассчитывал таким путем установить добрососедские отношения с кочевой степью, прилегающей к северным окраинам его владений. Однако эта мера оказалась бесполезной, так как Барак-хан вскоре предъявил .претензию на обладание низовьями Сыр-Дарьи, результатом чего был поход Улугбека в 1426—1427 гг. против узбеков. Поход закончился полным разгромом войск Улугбека в районе Сыгнака. Узбеки, преследуя тимуридские войска, отроникли в глубь территории Средней Азии, где произвели большие опустошения.

Прежде чем переходить к рассмотрению дальнейших взаимоотношений между тимуридами и узбеками на протяжении XV века, мы остановимся предварительно на характеристике внутренней жизни узбекских степей, известных в Средней Азии в XIV—XV веках под названием страны Токмак.

[22]

Социальный строй узбеков до появления их на территории Средней Азии изучен пока недостаточно. Известно, что во главе отдельных племен стояла своя, частью наследственная аристократия, представители которой носили звание биев, беков, огланов, тарханов и пр. Бий, бек или другой представитель местной знати был основным носителем административно-политической и судебной власти в пределах своего племени. Ему же обычно принадлежало право распоряжения пастбищами, что увеличивало его влияние на хозяйственную жизнь массы кочевников. Каждое племя делилось на ряд мелких родов, во главе которых находились особые предводители, составлявшие вместе с наиболее зажиточной частью своего объединения господствующее ядро каждого племени. На почве распределения пастбищ или в целях защиты от внешней опасности предводители отдельных племен иногда объединялись друг с другом, иногда вступали во враждебные отношения, принимавшие нередко форму вооруженной борьбы. Скот и имущество побежденных племен обычно подвергались разграблению, что наряду с прочими причинами социального порядка способствовало упадку одних племен и возвышению других.

На почве развивавшегося таким образом неравенства, возникновение которого относится еще к раннему средневековью, усиливалась зависимость одних племен от других. Нередко эта зависимость принимала как бы форму вассалитета. Элементы феодальных отношений наблюдались также внутри отдельных родоплеменных объединений, где основная масса кочевников-скотоводов находилась в зависимости от господствующей части своего или чужого племени.

Из сочинения хивинского историка XVII века Абулгази можно установить, что нередко были случаи, когда знать отдельных узбекских племен, желая укрепить свой авторитет и вместе с тем власть над соседями, приглашала к себе правителем того или иного представителя потомства Чингисхана. Такого рода правителей — чингизидов, называвшихся обычно султанами, в степях среди узбеков было довольно много. Стоя во главе того или иного племенного объединения, иногда довольно незначительного, каждый из них обычно стремился усилить влияние на дела своего улуса и соседних с ним племен

[23]

и на этой почве враждовал с другими представителями «дома Чингиза» — своими родственниками.

Установившаяся в степях традиция требовала, чтобы во главе того или иного политического объединения, особенно если оно было достаточно значительно и претендовало на независимость, непременно стоял хан из чингизидов. Избирались такие ханы обычно из числа султанов, пользовавшихся доверием наиболее влиятельных представителей племенной знати. Власть большинства узбекских ханов была обычно номинальной и ограничивалась лишь пределами тех племен, которые их признавали добровольно. Фактическая власть внутри племен продолжала оставаться по-прежнему в руках племенной знати, пользовавшейся авторитетом ханской власти в своих интересах. В отдельные периоды XIV— XV веков наблюдались случаи, когда в различных частях узбекского улуса появлялось два и даже несколько соперничавших ханов, представлявших обычно различные враждебные друг другу группировки правящей знати. Не находя соответствующей поддержки среди наиболее влиятельных групп, некоторые из ханов обращались иногда за помощью к правителям соседних государств и при их содействии утверждались на ханском престоле. Таким именно путем утвердил свою власть Тохтамыш, на этот же путь стал упоминавшийся выше Барак-хан, воспользовавшись помощью Улугбека.

Иногда отдельным представителям ханской власти удавалось использовать существовавшие среди племенной знати противоречия и, опираясь на наиболее влиятельные группы, укрепить свое могущество. Помимо вооруженной силы подвластных племен, такой хан в военных мероприятиях стремился опереться также на собственную ханскую дружину, так называемых нукеров, вербовавшихся обычно из числа разоренных предшествующими войнами кочевников, для которых военное ремесло становилось единственным источником существования. В качестве ханского слуги нукер получал лошадь, небольшие подарки, а также наделялся на определенных условиях скотом, что еще более увеличивало зависимость его от господина. В случае удачи на вой[1]не каждый из нукеров получал часть военной добычи. Ханскими нукерами становились также некоторые пред[1]водители отдельных племен и другие довольно влиятель-

[24]

ные лица, стремившиеся найти защиту от насилий более[1]сильных соперников.

Слагавшийся таким образом среди узбеков институт нукерства, с его своеобразными формами вассальной зависимости, является в достаточной мере ярким показателем происходившего в рассматриваемое время процесса феодализации узбекского общества, несмотря на наличие здесь еще довольно устойчивых пережитков патриархально-родовых отношений.

Обеспечив себе достаточную военную силу как в виде племенных ополчений, так и собственного нукерства, хан уже вооруженной рукой распространял власть, на соседние не подчинявшиеся ему добровольно племена и районы.

Таким именно путем произошло возвышение в 20-х годах XV века известного узбекского хана Абулхайра, сумевшего в течение довольно короткого срока подчинить, себе весьма обширную территорию и удерживать ее в течение сорока лет (1428—1468).

В противоположность своему предшественнику и сопернику Барак-хану, занявшему, как уже указывалось, узбекский престол с помощью посторонней силы, Абдулхайр был избран на ханство при участии и поддержке господствующей верхушки значительного числа узбекских племен—найманов, кунгратов, кошчи, кыятов, уйгуров, дурменов, карлуков, уйшунов, кенегесов и ряда других. Местом избрания Абулхайра на царство явился город Тура (в Сибири).

В возведении Абулхайра на престол весьма видную роль играл Ваккас-бий, внук Едигея, глава сильного племени мангытов, вокруг которого уже в этот период формировался так называемый ногайский улус.

Ваккас-бий принимал деятельное и постоянное участие во всех важнейших мероприятиях Абулхайра. Основное ядро мангытов (ногайцев) располагалось в степях между Волгой и Уралом, в то время как узбеки владели пространствами далее на юго-восток, до низовьев Сыр-Дарьи и границ Моголистана. Впрочем, говорить о точном разграничении территории ногаев и узбеков в данный период невозможно, так как все племена, входившие в оба указанные политические объединения, являлись скотоводческими и вели кочевой образ жизни. Насколько обширны были в то время районы

[25]

сезонных ежегодных перекочевок, видно из слов хивинского историка XVI века Абулгази, который сообщает, что летовки некоторых узбекских племен находились в верховьях Урала, а зимовки — в низовьях Сыр-Дарьи. В такой же мере значительны были и перекочевки ногайцев, пересекавших со своими стадами пространства от верховьев Камы до Тюмени. К северу от территории узбеков и ногайцев образовалось постепенно самостоятельное владение сибирских («туранских») ханов, которое было известно в XVI веке под названием сибирского (или тюменского) царства.

Впрочем, в период первой половины XV века все три названных политических объединения еще не успели достаточно обособиться и представляли единое общественно-политическое образование, в пределах которого происходила постоянная борьба за власть между отдельными правящими группами.

В такой же мере тревожной была в этот период обстановка и в северо-западных районах Золотой Орды, центрами которой были в то время города Казань и Астрахань.

Этнический состав вновь образовавшихся улусов-государств был более или менее однороден. В состав как ногайцев, так и узбеков входили в большинстве случаев части одних и тех же племен, не имевших особенных существенных различий ни в хозяйственно-бытовом, ни в культурном отношении. К числу таких раздробившихся на отдельные части племен, вошедших как в состав ногайцев, так и узбеков, относятся, например, кипчаки, кунграты, уйшуны, кенегесы, найманы и другие. В настоящее время еще не установлено, к какому именно времени относится расчленение каждого из указанных здесь племен, однако не подлежит сомнению, что это произошло еще задолго до образования улусов узбекского и ногайского.

Процесс разделения и смешения отдельных тюркских и тюрко-монгольских племен, происходивший непрерывно на протяжении всех средних веков, особенно усилился в период монгольских завоеваний XIII века, с которыми, как известно, связаны массовые перемещения кочевников. В связи с происходившими перемещениями и особенностями военно-административного устройству Монгольской империи многие прежде компактные тюрк-

[26]

ские и монгольские племена раздробились на отдельные части, ничем, кроме общего племенного названия, не «связанные друг с другом. Каждая из этих разрозненных частей начинала вести самостоятельную жизнь, входя в самые разнообразные отношения с окружающими ее чужими племенами.

Длительное совместное пребывание такого рода разрозненных групп на одной и той же территории нередко приводило к их слиянию, в результате которого возникало новое племенное объединение, в котором прежние кровнородственные связи уже утрачивались, уступая место связям хозяйственно-политическим. Образовавшееся таким образом новое объединение принимало обычно наименование того племени, которое в данном случае играло наибольшую роль. Так создавался, например, ногайский улус, представители которого носили общеплеменное название мангытов, по имени того племени, которое являлось здесь наиболее значительным. В такой же мере разнородным по своему происхождению был и состав тех племен, которые входили в узбекское объединение. Во всяком случае приведенные выше данные о племенном составе ногайцев и узбеков показывают, что мы в данном случае имеем дело не с этническими образованиями, а объединениями политического характера. Большинство племен, вошедших в состав узбекского и ногайского объединений, существовали в прошлом независимо друг от друга и даже занимали совершенно различные территории.

Касаясь в общих чертах социального строя узбеков и ногайцев в рассматриваемый период, нельзя не заметить, что пережитки первобытнообщинного или патриархально-родового строя играли у них все еще чрезвычайно видную роль, несмотря на то что классовая дифференциация внутри родовой общины достигла уже значительного развития. Благодаря наличию многих еще сохранившихся родовых институтов классовые противоречия среди кочевников проявлялись не так остро и открыто, как это наблюдалось в оседлых районах. Система закрепощения и формы эксплуатации непосредственного производителя-скотовода все еще строилась на патриархально-родовой основе, облекаясь в оболочку «родовой взаимопомощи» и своеобразного патроната. Для прочного феодального закрепощения массы коче-

[27]

вого населения господствующим классом достаточных предпосылок еще не существовало.

В. И. Ленин указывал, что для существования феодализма необходимы следующие условия: «...Во-первых, господство натурального хозяйства. Крепостное поместье должно было представлять из себя самодовлеющее, замкнутое целое, находящееся в очень слабой связи с остальным миром... Во-вторых, для такого хозяйства необходимо, чтобы непосредственный производитель был наделен средствами производства вообще и землею в частности; мало того — чтобы он был прикреплен к земле, так как иначе помещику не гарантированы рабочие руки... В-третьих, условием такой системы хозяйства является личная зависимость крестьянина от помещика. Если бы помещик не имел прямой власти над личностью крестьянина, то он не мог бы заставить работать на себя человека, наделенного землей и ведущего свое хозяйство. Необходимо, следовательно, „внеэкономическое принуждение", как говорит Маркс, характеризуя этот хозяйственный режим... Формы и степени этого принуждения могут быть самые различные, начиная от крепостного состояния и кончая сословной неполноправностью крестьянина. Наконец, в-четвертых, условием и следствием описываемой системы хозяйства было крайне низкое и рутинное состояние техники, ибо ведение хозяйства было в руках мелких крестьян, задавленных нуждой, приниженных личной зависимостью и умственной темнотой»1.

Останавливаясь на приведенном классическом определении основных признаков феодализма, данном В. И. Лениным, попытаемся подойти к характеристике социально-экономического строя кочевников. Предварительно мы должны напомнить, что, несмотря на универсальный характер общих закономерностей, каким под[1]чинено историческое развитие всякого человеческого общества, формы этого развития в зависимости от тех или иных конкретных условий могут быть все же различны.

Значительное своеобразие, свойственное как хозяйству, так и социальной структуре кочевого общества, не

_____________

1. В. И. Ленин, Развитие капитализма в России (Сочинения, т. 3, изд. 4), стр. 158—159.

[28]

позволяет нам переносить на него механически все те обобщения, какие сделаны наукой на основе наблюдений над истерической жизнью оседлых народов.

Нельзя прежде всего не обратить внимания на тот общеизвестный факт, что кочевое население отличается необычайной подвижностью, позволяющей ему почти в любое время года (за исключением самых суровых зим[1]них месяцев) перемещаться со всем своим скотом и прочим имуществом с одного места на другое, не считаясь с расстоянием. В связи с этим обстоятельством кочевник в любое время мог покинуть свое обычное место кочевки, если он убеждался, что создавшаяся здесь политическая обстановка препятствует его нормальной хозяйственной жизни или личной безопасности. Имеющиеся в нашем распоряжении сведения восточных историков XIV—XVI веков показывают, что массовая откочевка населения с территории, подвластной тому или иному неугодному верховному правителю, составляла обычное явление в степях и представляла собою одну из наиболее распространенных форм протеста против насилий со стороны власти. В соответствии с этим обстоятельством вопрос о 'прикреплении крестьянина-скотовода к земле, а также о степени его личной зависимости, а следовательно, и о возможности внеэкономического принуждения со стороны того или иного степного правителя по отношению к массе кочевого населения может рассматриваться в известной мере, относительно. Хан, султан или другой степной правитель не располагал теми или иными постоянными, прочно установленными органами исполнительной власти (вообще в степях неизвестной) и мог рассчитывать на повиновение своих подданных лишь в том случае, если он рас[1]полагал лично ему подчиненной вооруженной силой, достаточной для того, чтобы подавить любое сопротивление или неповиновение подчиненных племен. Такого рода силами располагали лишь немногие из степных властителей, большинство их довольствовалось дружиной (нукерами), необходимой для обеспечения личной безопасности и охраны стад. Главную роль военной силы в степях играли ополчения отдельных племен, подчинявшиеся непосредственно своим же племенным предводителям. Однако власть последних была также относительной, так как организация племенных ополчений

[29]

была основана на добровольных началах и принцип военной демократии играл все еще весьма значительную роль. Как только исчезала непосредственная военная опасность, члены этого ополчения расходились по до[1]мам, чтобы приступить к своим обычным хозяйственным занятиям. Вождь племени лишался вооруженной опоры и без согласия влиятельной части общины не мог провести ни одного мероприятия, сколько-нибудь существенно затрагивающего интересы его племени. Такими образом, как со стороны ханской власти, так и внутри каждого племени возможность внеэкономического принуждения была обычно весьма ограничена.

Но из сказанного все же не следует, что отсутствие[1]сильной власти является вообще характерной чертой среднеазиатских кочевников. Достаточно напомнить историю монголов в период правления Чингисхана и его ближайших преемников, чтобы убедиться в ошибочности такого взгляда. Однако с упадком монгольских: государств, объединивших в своем составе как страны, с оседлым населением, так и области, занятые кочевниками, централизованная власть утратила прежнее могущество, уступив место вождям племен, постоянна ослаблявшим друг друга междоусобными войнами. Происшедшая таким образом в степи децентрализация политической власти способствовала обособлению подав[1]ленных в свое время Чингисханом отдельных племенных групп, усиливая их значение в качестве самостоятельных хозяйственно-политических единиц, слабо связанных с внешним миром благодаря господству натурального хозяйства.

Даже входя в состав того или иного политического объединения или союза племен, каждая из племенных общин продолжала жить своей прежней замкнутой жизнью, участвуя во всех общесоюзных мероприятиях лишь в той мере, в какой это соответствовало интересам наиболее влиятельных групп данного племени. Можно допустить, что такого рода распыление общественно-политической жизни, перемещение ее из общегосударственных центров в пределы отдельных родоплеменных общин, живших своими узко ограниченными» местными интересами, было одной из причин упадка Золотой Орды, а также других государств, основанных в XIII веке монголами.

[30]

В связи с господством патриархально-родового быта, не исключавшего, как мы видели, значительной классовой дифференциации внутри родовой общины, эксплуатация непосредственного производителя облекалась здесь в форму своеобразной «взаимопомощи» между богатыми и бедными сородичами. Одной из наиболее распространенных форм такой эксплуатации было, как[1]известно, наделение бедняка скотом на кабальных условиях, в результате чего он, получив скот, превращался в вечного должника и был вынужден всю жизнь почти бесплатно работать на «облагодетельствовавшего» его богатого сородича.

Таким образом, даже отсутствие сильной централизованной власти и связанного с ней аппарата принуждения не обеспечивало личной независимости массы пауперизированного степного населения, лишенного[1]возможности вести самостоятельное хозяйство и потому целиком зависевшего экономически от богатой части своего племени. Имело значение также то обстоятельство, что господствующая верхушка племенной общины, обладавшая огромным количеством скота, исчислявшегося иногда, по словам путешественников XIV века, не[1]сколькими десятками тысяч единиц, приобретала себе право фактического распоряжения пастбищами. По словам Маркса, «у пастушеских народов собственность на[1]естественные продукты земли — на овец например — это одновременно и собственность на луга, по которым они передвигаются 2.

Богатые держали в зависимости не только обедневшую часть степного населения, но и всю массу кочевников-скотоводов своего племени.

В степях в периоды возвышения ханской власти положение основной массы кочевников еще более ухудшалось, так как, кроме различного рода «отработок» в пользу богатых скотовладельцев, кочевое население[1]должно было выполнять также различные повинности в пользу хана. Носили ли эти повинности характер обязательный или они считались «добровольными» — это зависело от реального соотношения сил хана и подчиненных ему племен.

_______________

2. К. Маркс, Формы, предшествующие капиталистическому производству, М., 1940, стр. 24.

[31]

В соответствии с изложенным можно утверждать, что кочевое общество XIV—XV веков представляло чрезвычайно сложный социальный организм, характерной особенностью которого было сочетание элементов зарождающихся феодальных отношений с формами патриархально-родового быта, все еще оказывавшими решающее влияние на весь ход общественно-политической жизни.

Возвратимся теперь к обзору политической истории узбекских степей в период правления хана Абулхайра.

Избрание Абулхайра на ханство состоялось еще в то время, когда среди некоторой части узбеков ханской властью обладал Барак. О борьбе за власть между Бараком и Абулхайром сведений в источниках не встречается, хотя вряд ли можно сомневаться в том, что избрание «а ханство Абулхайра не могло не отразиться на положении прочих правителей. Через год после воцарения Абулхайра Барак погиб где-то в Моголистане, куда он вынужден был, вероятно, скрыться от своих противников, опиравшихся в противоположность ему не на внешнюю помощь, а на широкую поддержку узбекской и ногайской знати. Сближение между Абулхайром и главой ногайцев Ваккасом объясняется, по-видимому, стремлением последнего найти поддержку среди узбеков против своих противников в ногайском улусе, о чем подробно будет сказано ниже. Этому сближению могли способствовать также и посягательства со стороны золотоордынских ханов на территорию, занятую ногайцами.

После Барака в узбекском улусе осталось двое его сыновей — Гирей и Джанибек, сыгравших впоследствии значительную роль в образовании казахского союза.

Наряду с Барак-ханом, в качестве предшественника Абулхайра на ханском престоле, упоминается также один из шейбанидов — хан Джемадук, сын некоего Суфиоглана. До своего избрания на ханство Абулхайр, носивший в то время обычный титул султана, состоял на службе у Джемадука и командовал частью его войск. Историк Абулхайра сообщает, что Джемадук-хан своими вмешательствами в дела ногайского улуса вызвал недовольство знати и погиб в борьбе с соединенными силами узбекских и ногайских (мангытских) племен в 1428 г. Поводом к возникновению вражды между ха-

[32]

ном и его приближенными послужило убийство представителями знати ногайского бия Гази («Кази» русских документов), сына Едигея, чему Джемадук-хан пытался противодействовать.

В дальнейшем многие ханы стали соперниками Абулхайра. Борьба с ними затянулась на длительный срок.

Характеризуя отношения между Абулхайром и окружающими его родственниками чингизидами, Абулгази говорит, что среди последних не было «ни одного человека, которого миновала бы ханская стрела или не коснулась бы ханская рука».

Продолжительное царствование Абулхайра характеризуется также значительной активностью его внешней политики, выразившейся в участии в делах Золотой Орды, Средней Азии, а также в его борьбе против ойратов (калмыков), начавших в этот период свои пере[1]движения в сторону Средней Азии.

Победы, одержанные Абулхайром над большинством его противников, показывают, что его власть встречала постоянную поддержку со .стороны наиболее влиятельных кругов кочевого общества. В числе различных социальных групп, участвовавших в избрании Абулхайра на ханство, а также поддерживавших его дальнейшие мероприятия, источники называют не только биев, огланов, тарханов, бехадуров и других предводителей многих племенных групп, но также и сейидов. Последнее обстоятельство показывает, что мусульманское духовенство пользовалось таким же влиянием в степях, как и в оседлых районах Средней Азии.

В 1430 г., по сообщению источников, Абулхайр за[1]хватил у тимуридских правителей северную часть Хорезма. Однако, он вскоре вынужден был ее покинуть, по одним данным, под натиском тимуридских войск, по другим, менее вероятным,— «в силу неблагоприятного климата».

Более прочный характер носили завоевания Абулхайра в 40-х годах в области низовьев Сыр-Дарьи, где продолжали играть еще значительную роль местные торговые города Сыгнак, Узгенд и др.

Абулхайр, как и большинство его предшественников и преемников, придавал большое значение низовьям Сыр-Дарьи. Этот район имел удобные для кочевников

[33]

места зимовок и вместе с тем был весьма важен в стратегическом отношении, так как отсюда можно было организовать набеги на центральные оседлые районы Средней Азии. Не случайно низовья Сыр-Дарьи были впоследствии при преемниках Абулхайра тем районом, откуда в конце XV века узбеки предприняли успешное завоевательное движение в глубь Средней Азии. Свои владения в области низовьев Сыр-Дарьи Абулхайру пришлось защищать не только от тимуридских наместников, державших в своих руках город Туркестан, но и от набегов калмыков (ойратов), успешное отражение которых, по-видимому, в значительной мере укрепило авторитет хана среди его современников.

Насколько тесными были взаимоотношения между Абулхайром и его политическим союзником Ваккасом, видно из того, что последний получил в управление один из завоеванных городов на Сыр-Дарье — Узгенд. Этот факт свидетельствует, по нашему мнению, также о том, что полного политического обособления между узбеками и ногаями (мангытами) в рассматриваемый период еще не существовало.

К концу 40-х годов XV века военные силы Абулхайра оказались настолько значительными, что хан во главе их в 1448 г., воспользовавшись происходившими среди тимуридов смутами, предпринимает поход на один из важнейших центров тимуридского государства — Самарканд. Не сумев овладеть хорошо укрепленным Самаркандом, Абулхайр ограничился разграблением окрестностей города и ушел обратно. Целью похода, как можно заключить из рассказов современников, было не завоевание территории,— для этого Абулхайр не располагал еще достаточными возможностями,— а захват добычи, распределявшейся затем в соответствии с существовавшими у кочевников обычаями между ханом, его приближенными и воинами.

Подобного же рода набеги узбекских ханов на оседлые оазисы Средней Азии совершались и в период, предшествующий правлению Абулхайра, начиная с первого десятилетия XV века. Это было возможно не столько вследствие могущества узбекских правителей, сколько из-за слабости тимуридского государства, часто страдавшего от внутренних междоусобных войн и не всегда поэтому имевшего возможность соответствующим обра-

[34]

зом организовать защиту своих границ. Набеги узбеков, в свою очередь еще более расшатывали власть тимуридов в Средней Азии и постепенно подготовляли таким образом почву для окончательного перехода страны под власть кочевников. Возможно также, что в XV веке недостаток пастбищ и происходившие в степи смуты способствовали частичному переходу отдельных небольших групп кочевников на территорию среднеазиатских земледельческих оазисов, особенно на окраины, где могли оказаться еще не занятые места.

Поводом к новому вторжению Абулхайра во владения тимуридов послужило обострение борьбы за самаркандский престол между отдельными претендентами после убийства Улугбека в 1449 г. Приглашенный на помощь Абу Саидом Абулхайр со своими войсками снова появляется в 1451 г. под Самаркандом, где наносит поражение самаркандскому правителю Абдулле и помогает Абу Сайду занять ханский престол, после чего с богатыми подарками и добычей возвращается снова в степь.

Несмотря на необычайно суровые меры, применявшиеся Абулхайром ко всем претендентам на ханскую власть среди узбеков, сломить сопротивление отдельных чингизидов ему все же не удалось. Главная причина этой неудачи заключалась в том, что созданное Абулхайром объединение кочевых племен было непрочным. Какой-либо единой системы управления или централизованного аппарата власти не существовало. Власть хана над отдельными племенами осуществлялась постольку, поскольку это не затрагивало интересов племенных вождей. Внутренняя жизнь племен по-прежнему протекала под руководством местной правящей верхушки, державшей в зависимости всю основную массу населения. Понятно, что при таких условиях власть Абулхайра была в высшей степени условной и целиком зависела от того, в какой мере его деятельность совпадала с сепаратными интересами племенной знати и отчасти с династическими интересами окружавших хана различных ветвей чингизидов. Особенно упорную борьбу пришлось вести хану с представителями той ветви потомков Чингисхана, которая вела свое происхождение от золотоордынского хана Уруса, деда Барак[1]хана и родоначальника астраханской династии. Пред-

[35]

ставители этой ветви, ханы Махмуд и Ахмед, упоминаются историками Абулхайра в числе наиболее упорных его противников, оставшихся непобежденными.

Ахмед владел в 70-х годах XV века престолом Золотой Орды и известен в русской истории столкновением с Иваном III в 1480 г. на реке Угре. В 1481 г. Ах[1]мед был убит своими противниками. В числе врагов Абулхайра источники называют также хана Мустафу, по данным русских летописей, хана казанского. По сообщению гератского историка Мирхонда (умер в 1498 г.), Мустафа был одним из узбекских ханов и в 60-х годах XV века владел некоторыми городами Хорезма с центром в городе Везире.

В такой же мере враждебными являлись отношения между Абулхайром и сыновьями его недавнего соперника хана Барака, Гиреем и Джанибеком.

Не имея возможности продолжать борьбу с ханом и поддерживавшей его весьма значительной группой племенной знати, Гирей и Джанибек со своими родственниками и приверженцами вынуждены были в 50-х годах XV столетия покинуть государство Абулхайра и пе[1]реселиться в Моголистан, находившийся в это время под управлением одного из потомков Чагатая, Исен[1]Буки-хана. Выше уже указывалось, что такого рода организованный отход той или иной части кочевого населения (откочевка) из-под верховной власти неугодного хана являлся у кочевников своеобразной формой про[1]теста против чинившихся ханом насилий и не представлял собой ничего необычного. Историк Мухаммед Хайдер, писавший в первой половине XVI века, рассказывает, что хан Исен-Бука радушно принял Гирея и Джанибека и предоставил им кочевья в долине реки Чу. После этого Гирей был объявлен ханом над всем подвластным ему населением, являясь в то же время, очевидно, вассалом хана Моголистана. Постепенно вокруг него стали собираться все «знатные лица», которые были недовольны отношением к себе Абулхайра, главным образом высшая знать, вместе с которой, разумеется, перекочевывали и зависимые от нее племена или их отдельные части.

Созданное Абулхайром кочевое «государство», объединившее на некоторое время узбекские и мангытские (ногайские) племела, оказалось непрочным и распалось

[36]

на части сразу же после смерти хана. Это было обусловлено теми обстоятельствами, что интересы объединив[1]шейся вокруг Абулхайра племенной знати были слишком разнородны и противоречивы, а династическая вражда между чингизидами не была окончательно уничтожена и проявилась с удвоенной силой как только сошел со сцены Абулхайр.

Решающее значение имели, разумеется, моменты экономического характера. Центры экономического тяготения объединявшейся в руках Абулхайра территории были совершенно различны. Западная часть территории тяготела к низовьям Волги с центром в Астрахани, в то время как восточная (начиная, примерно, с долины реки Эмбы) была связана экономически с оседлыми оазисами Средней Азии. В этом заключалась, по-видимому, одна из основных причин непрочности намечавшегося было при Абулхайре узбекско-мангытского объединения. Что касается собственно узбекской степной территории, то отсутствие крупных городских центров, могущих в той или иной мере способствовать закреплению экономических связей между отдельными кочевыми племенами и районами, заранее обрекало предпринимавшиеся здесь попытки политического объединения на неудачу, что подтверждается также дальнейшей историей этих районов.

Судьба «государства» Абулхайра лишний раз подтверждает высказанное в свое время акад. В. В. Бар[1]тольдом мнение о том, что создание прочной государственности для кочевников возможно лишь при условии завоевания ими достаточно обширных оседлых районов.

Вскоре же после смерти Абулхайра был убит и его сын и наследник Шейх-Хайдер-хан. В числе лиц, участвовавших в убийстве Шейх-Хайдера источники упоминают Сейдека и Ибака («царей тюменских», по русским летописям), Джанибек-хана, сына Барака, золото[1]ордынского хана Ахмеда, а также постоянного сподвижника Абулхайра, мангытского (ногайского) бия Вакка[1]са с его сыновьями Мусою и Ямгурчи.

Отсутствие достаточно прочных внутренних связей между отдельными частями огромного по территории «государства» ускорило начавшийся распад владений Абулхайра и вызвало обострение борьбы внутри степной знати за раздел территории.

[37]

Уже упоминавшийся выше историк Мухаммед Хайдер сообщает, что, спасаясь от наступивших в узбекском улусе смут, население начало разбегаться в разные стороны. Многие бежали в поисках безопасности в Моголистан во владения Гирея и Джанибека, вследствие чего власть этих ханов значительно усилилась. Историк далее добавляет, что «так как сначала сами ханы Гирей и Джанибек, а затем и большая часть собравшихся около них людей, были беглецы, ушедшие от своих и одно время скитавшиеся без приюта, то их и прозвали „казахами"» (собственно «казаки»). В связи с последним сообщением историка о происхождении названия казахов, в научной литературе было уделено значительное внимание вопросу о происхождении и первоначальном значении слова «казах» (казак) 3. Изучение восточных словарей XIII—XIV веков показывает, что указанное слово в целом ряде тюркских диалектов имело нарицательное значение и применялось к человеку, «отделившемуся от своего государства, племени или рода и принужденному вести жизнь искателя приключений». В этом именно смысле и могут быть поняты приводимые выше слова среднеазиатского историка о происхождении названия «казахов», рассматривавшихся в первое время современниками в качестве выходцев из среды узбекского улуса Абулхайра подобно тому, как в России в XVI—XVII веках казаками называли «вольницу», ушедшую из-под власти бар и помещиков. В дальнейшем первоначальная этимология слова «казах» была утрачена и слово это приобрело значение этнического названия. Оно же является самоназванием казахского народа.

Ни по этническим, ни по социально-бытовым признакам переселившиеся в Моголистан казахи не отличались существенно от той массы узбекского населения, которая продолжала еще оставаться на территории теперь исчезнувшего «государства» Абулхайра, вследствие чего восточные источники, близкие к описываемой эпохе, часто называют казахов конца XV — начала XVI века узбеками, или узбеками-казахами.

______________

3. Вопрос о происхождении термина «казах» пока остается не[1]разрешенным и требует дальнейшего изучения (см. «История Казахской ССР», т. I, М., 1957, стр. 144).— (Прим. ред.).

[38]

Следует заметить, что автор известной исторической поэмы «Шейбани-намэ» Мухаммед Салих, написавший свое произведение в самом начале XVI века, часто узбеков называет казахами. Это обстоятельство свидетельствует, по нашему мнению, во-первых, о том, что ни в этническом, ни в каком-либо ином отношении существенных различий между казахами и узбеками в этот период еще не установилось, во-вторых, слово «казах» употреблялось в начале XVI века также в его прежнем значении — «вольный человек» и в этом смысле оно могло относиться к представителю любой народности, в том числе и к узбекам. Из ряда мест сочинения Абулгази можно установить, что в XVII веке слово «казах» также употреблялось в Средней Азии в двух различных значениях — и для обозначения казахов, как уже вполне определившейся к тому времени народности, и для обозначения разного рода «вольницы», к какому бы народу она ни принадлежала.

В связи с тревожной и резко менявшейся политической обстановкой в узбекском улусе меняется и численность казахов: число их, по словам историков, то сильно увеличивается, то резко падает, что особенно наглядно заметно в период правления сына и преемника Гирея, Бурундук-хана, а также сына Джанибека, Касыма, в конце XV — начале XVI века. В соответствии с теми же обстоятельствами меняется и состав занимавшейся казахами территории, постепенно расширявшейся на северо-запад и к началу XVI века уже охватившей значительную часть современных казахских степей.

Этнический состав казахов и узбеков, насколько можно судить по несколько более поздним данным, не имел особенно резких различий. В состав как казахов, так и узбеков в значительной части входят одни и те же тюркоязычные племена, составлявшие массу населения кочевого «государства» Абулхайра (найманы, кунграты, кипчаки, уйшуны и др.). Различия наблюдаются отчасти в том смысле, что удельный вес отдельных племен у обоих народов оказывается различным.

Более поздние данные отмечают наличие среди казахов некоторых племен и этнических групп тюркского происхождения, неизвестных узбекам (например, аргыны, дулаты, алим-улы и некоторые другие), и, наоборот, — отсутствие в составе казахов отдельных этниче-

[39]

ских групп также тюркского происхождения, занимающих видное место среди узбеков (например, кошчи, уйгуры, мангыты). Из мелких племенных образований, упоминаемых в числе подданных Абулхайра, можно отметить племя сайнычклы, известное в позднейшее время среди казахов Старшей Орды под названием «чанышклы» (санычклы). Среди узбеков остатки этого племени не встречаются. Необходимо отметить также, что в связи с происходившим в XVI—XVII веках распадом ногайского улуса многие ногайские племена смешались с узбеками и казахами, что также известным образом повлияло на усложнение этнического состава тех и других и отчасти способствовало углублению указанных выше различий.

Однако утверждение одного из среднеазиатских историков начала XVI века, подтверждающееся также и приведенными выше данными, что «казахи — часть узбеков», сохраняло свою силу лишь до определенного времени. Начиная уже с первых десятилетий XVI века исторические судьбы и условия дальнейшего развития обоих народов начинают складываться совершенно раз[1]лично.

В то время как значительная часть узбекских племен объединяется вокруг внука Абулхайра, Шейбани[1]хана, и под предводительством его овладевает в начале XVI века земледельческими оазисами Средней Азии, начиная постепенно переходить здесь к оседлости и земледелию, казахи под управлением ханов своей династии продолжают по-прежнему размещаться в степях и вести жизнь скотоводов-кочевников.

В связи с создавшимися таким образом различиями в условиях хозяйственной жизни существовавшие прежде родственные и культурно-бытовые связи между уз[1]беками и казахами нарушаются. Благодаря господству кочевого быта и почти полной изоляции от культурных центров среди казахов продолжают сохранять свою силу старый патриархально-родовой уклад и пережитки прежних доисламских религиозных воззрений. Среди узбеков, наоборот, вместе с развитием оседлости и земледелия распространяется постепенно грамотность, усваиваются традиции старой феодальной городской культуры и тесно связанной с ней исламской идеологии.

Постепенному обособлению обоих родственных на-

[40]

родов способствовала также та этническая среда, в условиях которой происходило формирование этих народов в последующий период их исторической жизни.

Не касаясь вопроса об этногенезе узбеков, на котором нам придется остановиться несколько ниже, рас[1]смотрим пока те некоторые сведения, какие имеются в нашем распоряжении о населении казахских степей к моменту появления здесь казахов в середине XV века. Приходится с сожалением отметить, что даже те немногие данные, которые известны нам по этому вопросу, относятся только к юго-восточной части территории современной Казахской ССР, главным образом к Семиречью, почти совсем не затрагивая других районов.

Вместе со всей территорией Средней Азии эта часть Казахстана вошла в первой половине XIII века в состав особого Монгольского государства, власть в котором утвердилась за потомками второго сына Чингисхана, Чагатая. В 40-х годах XIV века улус Чагатая разделился на два независимых государства — западное, включавшее в себя все культурные области Средней Азии, и восточное, в состав которого вошла территория современного юго-восточного Казахстана и часть Китайского Туркестана.

Население западного государства называло себя чагатаями, восточного — монголами, или моголами, а страну свою — Моголистаном. Этнический состав Моголистана известен недостаточно. Единственный источник, на котором основываются почти все наши сведения о жизни Моголистана XV — начала XVI века, — «Тарих-и Рашиди» Мухаммед Хайдера, больше всего касается вопросов политической истории, почти не затрагивая вопросов о составе и быте населения. Из немногих отрывочных сведений, сообщаемых Мухаммед Хайдером, можно установить, что главную роль в политической жизни Моголистана играло отуреченное монгольское племя дуглат, предки которого, по-видимому, под именем «дулу» упоминаются китайскими источниками первых веков нашей эры на той же приблизительно территории, какую дуглаты занимали и в позднейшее время.

Опираясь на многочисленность и силу своего племени, племенная знать дуглатов держала в своих руках политическую власть в Моголистане, нередко назначая

[41]

и смещая по своему произволу местных ханов из потомков Чагатая.

Называя себя официально «моголами» (монголами), кочевники Моголистана в действительности были от настоящих монголов весьма далеки, так как в большинстве своем давно смешались с местным тюркским населением, говорили по-тюркски и уже в XIV веке исповедовали ислам. К числу такого рода монгольских племен относились в рассматриваемое время и дуглаты, ближайшие и наиболее многочисленные соседи «узбеков[1]казахов», переселившихся при Абулхайре, как уже указывалось выше, в долину реки Чу и постепенно расселившихся затем по всей территории современного Казахстана.

Дуглаты — или в современном казахском произношении дулаты — постепенно объединялись с родственными им по языку и происхождению казахами и вошли в качестве одного из крупнейших племен в состав Старшей (Большой) казахской Орды.

Весьма заметную роль в составе той же Старшей Орды казахов играет племя уйсун, или уйсын, считаемое некоторыми исследователями за потомков древнего тюркского народа усуней, обитавших на территории Семиречья и Киргизии уже с VII—VI веков до н. э.

Однако вопрос о том, находились ли усуни на территории Семиречья и Киргизии на протяжении всех средних веков, вплоть до прихода сюда казахов, остается неясным. Во всяком случае Мухаммед Хайдер о них не упоминает. Вместе с тем племя уйсун, или, по другому произношению, уйшун или ушун, встречается в XIV—XV веках в составе узбекских племен Золотой Орды, откуда часть этого племени вошла в ногайский союз, другая часть перешла к узбекам и входила в состав кочевого «государства» Абулхайра. В последующие столетия уйсуны (уйшуны) встречаются не только среди казахов и узбеков, но и у других народов тюрко-монгольского происхождения, в том числе у ногайцев. Таким образом, на основании сказанного можно заключить, что казахское племя уйсун вошло в состав казахского союза одновременно с прочими отделившимися от узбеков племенными образованиями и в какой-либо непосредственной связи с древними семиреченскими усунями не находится. То же подтверждается данными

[42]

Рашид-ад-дина, который в своем списке монгольских племен говорит об уйсунах (ушунах) вне какой бы то ни было связи с древними усунями.

Не подлежит, однако, сомнению, что наряду с дуглатами и уйгурами, о которых упоминает Мухаммед Хайдер, на территории Моголистана жили и другие тюрко-монгольские племена, ассимилировавшиеся впоследствии с казахами и утратившие, может быть, воспоминание о своем отдаленном прошлом. Во второй половине XVI века, а также на протяжении большей части XVII века в состав казахов, несомненно, вливалось значительное количество племен, входивших ранее в ногайское объединение, политическое единство которого на[1]рушилось после завоевания Россией Астрахани (1556 г.) и начавшейся вслед за этим московской экспансией в ногайские степи.

На основе всего этого многообразного этнического и племенного состава на протяжении XVI—XVII веков происходило формирование казахского народа с его единым общеказахским языком, общей культурной традицией и однообразным хозяйственно-бытовым укладом, резко отличавшимся от уклада соседних с казахами оседлых районов, в том числе и от оседающих на землю узбеков.

Хозяйственная жизнь, а также культурно-бытовые условия, в каких находилось кочевое население узбекских степей XIV—XV веков, известны нам недостаточно. Основной отраслью хозяйства продолжало оставаться пастбищное скотоводство, неразрывно связанное с перекочевкой и перегоном скота через обширные пространства, в зависимости от времени года. Семья, жилище (юрта) и прочее движимое имущество перевозились, как и в более ранний период, на четырехколесных телегах, запрягавшихся волами, лошадьми или верблюдами. Этот же способ передвижения на телегах сохранился среди казахов и ногайцев и в XVI веке, после чего он заменился передвижением верхом. Впрочем, среди ногайцев, переселившихся с низовьев Волги в район бывшей Таврической губернии, телеги как средство массового передвижения при перекочевках употреблялись еще в начале XIX века, когда они были сожжены по приказанию русской администрации, стремившейся ускорить переход ногайцев на оседлое положение.

[43]

* * *

Распространение ислама среди кочевников, начавшееся еще при золотоордынском хане Берке (1255— 1266), особенно усилилось при Узбеке, когда в столице Золотой Орды и в ряде других городских центров было выстроено много мечетей и различного рода мусульманских религиозно-благотворительных учреждений.

Путешественник первой половины XIV века Ибн Батута сообщает о существовании в некоторых городах Золотой Орды особых обителей, в которых жили факиры и дервиши различных национальностей, в том числе и местные тюрки. Среди проповедников и распространителей ислама виднейшее место в XIV—XV веках принадлежало духовным лицам из Бухары и особенно Хорезма. О широком развитии мусульманской религиозной пропаганды свидетельствует также составленный в XIV веке в Золотой Орде «Тафсир» (толкование Корана «а тюркском языке), в настоящее время представляющий собою один из немногих памятников золотоордынской письменности. На это же указывает и составленный в XV века по поручению хана Абулхайра комментарий на «месневи» - знаменитого мистика XIII века Джелаль-ад-дина[1]Руми.

Впрочем, ислам распространялся, по-видимому, в первую очередь среди правящих верхов степного общества, масса населения воспринимала новую религии? формально и продолжала придерживаться прежних шаманистических верований. Один из историков Тимура, Ибн Арабшах, написавший свое сочинение в первой половине XV века, утверждал, что «некоторые из кочевников Золотой Орды до сих пор еще поклоняются идолам».

Параллельно с распространением религиозного просвещения, в тех же кругах возникает и развивается также светская поэзия и литература на гак называемом среднеазиатско-тюркском языке, относительно близком к позднейшему узбекскому литературному языку. К числу наиболее известных произведений художественной литературы периода существования Золотой Орды относится поэма «Мухаббет-намэ» Хорезми, написанная в середине XIV века в районе Сыр-Дарьи, а также известная поэма «Хосрев и Ширин» Кутба, представляющая собою подражание одноименной поэме знаменитого

[44]

азербайджанского поэта Низами. В поэме воспевается любовь сасанидского царя Хосрова к армянской принцессе Ширин. Пользовалась известностью также поэма «Джумджума», написанная в 1369—1370 годы Хусам Катибом на кипчакском языке, а также некоторые другие произведения.

Золотоордынская художественная литература ока[1]зала воздействие на зарождение среднеазиатской тюркской литературы, в значительной мере способствовавшей развитию творчества Навои. «В первые годы XV века, — говорит Е. Э. Бертельс, — Мир Хайдер, писец и поэт Омар-шейха, идя по стопам золотоордынского Кутба, вступил в соревнование с Низами и написал «ответ» на его поэму „Сокровищница тайн"».

Показателем довольно высокого культурного уровня Золотой Орды являются также различного рода постройки, в частности медресе, возводившиеся по распоряжению отдельных правителей в Сауране и других городах в низовьях Сыр-Дарьи. Города Сауран и Сыгнак играли довольно значительную роль в низовьях Сыр-Дарьи до XVI в. включительно.

Один из русских путешественников, посетивший низовья Сыр-Дарьи в 1851 г., отмечает, что развалины Саурана «чрезвычайно значительны: кучи земли и признаки разрушенных строений занимают большое пространство. Вероятно тут было много и каменных зданий; по крайней мере до сих пор посреди стен, окру[1]жавших город, сохранились два высоких каменных минарета». Местные жители рассказывали путешественнику, что Сауран был основан около 500 лет назад и являлся столицей «огромного государства», что, как мы видели, подтверждается и историческими источниками.

Окончательное разрушение города народное предание приписывает калмыкам, овладевшим Саураном около 1723 г.

О чрезвычайно обширных размерах развалин Саурана говорит также А. К. Гейне, посетивший это городище в 1866 г. и оставивший подробное его описание.

[45]

Цитируется по изд.: Иванов П.П. Очерки по истории Средней Азии. XVI – середина XIX в.). М., 1958, с. 15-45.