Фодор И. Древние венгры

Связи внутри угорского населения на территории западносибирской Прародины были довольно непрочными. Со временем они не только не становились крепче, но скорее наоборот, ослабевали. Поселения не были постоянными, отдельные группы переселялись в поисках более благоприятных природных условий. Причины переселений могли быть различны: к примеру, враждебные отношения с соседями или даже военный конфликт, вследствие которого побежденные вынуждены были покинуть свою прежнюю территорию. Большую роль могли играть климатические изменения. Климат был нестабильным, друг друга сменяли периоды похолодания и потепления. Существенная часть климатических изменений имеет серьезное влияние на жизнь общества и сегодня, но в прошлом оно было еще большим, тогда человек сильнее зависел от природы.

Почти без сомнения можно утверждать, что в районе евразийских степей и на прилегающих территориях в конце бронзового — начале железного века (то есть между 1500 и 500 гг. до н. э.) произошли значительные изменения в климате. Доподлинно известно о двух противоположных процессах: периоде потепления и увеличения сухости климата, а также периоде похолодания и увеличения влажности климата. Оба этих процесса можно проследить и на примере археологических находок. Под влиянием теплого и сухого климата верхняя граница восточноевропейских и западносибирских степей переместилась севернее, и на новые земли переселились идущие вслед за климатической границей группы скотоводов-кочевников. Похолодание же и повышение влажности климата привели к миграциям в обратном направлении.

В 1932 г. на севере, в пяти километрах к югу от Салехарда, где небольшая река Полуй впадает в Обь, археологи обнаружили памятник, ставший впоследствии широко известным. Его назвали «городищем», то есть укрепленным поселением, однако дальнейшие раскопки заставили ученых задуматься. Было найдено довольно много предметов, главным образом вырезанных из кости, не характерных для этих северных мест. Древний резчик запечатлил на ложках, гребнях, ручках деревянной посуды стилизованные изображения оленьих рогов, орлиных голов, орла, терзающего оленя, которые были свойственны искусству скитов и сарматов, расположенных намного южнее. Исходя из этого, археологи сделали вывод, что когда-то на этих территориях проживало население, пришедшее с юга.

Эту миграцию В. Н. Чернецов связывал с этногенезом обских угров. Так как городище, названное Усть-Полуйским, можно возвести к раннему железному веку, он предположил, что перед этим сюда, на север, переселились южные обско-угорские группы, которые слились с местным населением. Последнее могло представлять собой как одну из групп древнего (так называемого палеосибирского) населения Сибири, так и уралоязычную группу. Слиянием пришлого населения, с более высокой культурой, и местного, с более отсталой, арктической, Чернецов пытался объяснить существование у обских угров двух экзогамных групп, по-другому— фратрий. Тотемным животным фратрии пор являлся медведь, а более престижной фратрии мось- заяц и гусь.

Хотя мнение Чернецова сегодня разделяют не все исследователи, мы считаем, что предположение о формировании оби-угров из двух (южной и северной) групп является наиболее верным. Упомянутый усть-полуйский памятник не является чем-то единственным и обособленным, он дал имя археологической культуре, распространенной на довольно широких территориях. Нужно добавить, что сегодня его можно назвать не только городищем, но и жертвенным местом, так как и здесь случилось то, что происходит во многих других местах Западной Сибири: заброшенное поселение местные жители превратили в святилище. Этим можно объяснить факт обнаружения здесь многочисленных предметов культа.

Миграция части угорского населения с прежде заселенных территорий не могла не затронуть и тех, кто не последовал за переселенцами и остался на своих местах. Среди пра-венгров, еще больше отдалившихся от сородичей по языку, ускорились интеграция, объединение и вытекающий из этого процесс их превращения в самостоятельный народ. Датировать этот процесс практически невозможно, так как этногенез обычно длится веками. То же могло происходить и с предками венгров, приблизительно в 1000-500 годы до н. э. В этот период сформировались новый древне-венгерский этнос, этническое самосознание его членов и отражающий эти процессы этноним. Родилось множество теорий относительно происхождения самоназвания венгров «мадьяр». Некоторые объясняли его с помощью иранских, другие — с помощью финно-угорских и тюркских языков. Большинство ученых, однако, не принимало во внимание, что этимология этнонима не только лингвистический вопрос, здесь мы особенно не можем обойтись без учета закономерностей процесса этногенеза. Случается, что какой-либо этнос называет себя словом иноязычного происхождения, однако это всегда менее вероятно, особенно если рассматриваемый этноним можно полностью объяснить на основании языка данного этноса. Такова ситуация и в случае венгерского этнонима «мадьяр», что делает излишним углубление во все остальные версии.

Образование этнонима предполагает сформировавшееся этническое самосознание, укрепление чувства принадлежности к единой общности, частью которого является представление об общем происхождении. Миф о происхождении венгров, выражающий осознание единых корней, мог сформироваться в тот же период. Это была легенда о чудесном олене, записанная Кезаи. Вероятность того, что легенда восходит к раннему железному веку, усиливает обстоятельство, что к тому времени наиболее частым мотивом скифского звериного стиля, распространившегося по всей евразийской степи, стал олень. Уже тогда с этим животным могло быть связано множество легенд. Указывает на это и манера изображения его «летящим». Многие народы считали оленя тотемным животным, вероятно, и сами скифы, чье самоназвание сака (саки), по мнению многих, обозначает оленя. Ранее мы видели, что похожий миф о происхождении бытовал и у обских угров, что неудивительно, ведь их этногенез происходил в то же самое время. Древние мастера скифского искусства изображали не только оленя. На одном из украшений сбруи, найденном в районе Кавказа, запечатлена и сцена погони за оленем. (Предки венгров соприкасались не с жителями этих далеких мест, а со своими соседями-сарматами, которые имели похожую на скифскую культуру и также говорили на древнеиранском языке).

Хотя и приблизительно, но все же можно ответить и на вопрос, где произошло формирование самостоятельного древне-венгерского народа мадьяр. По всей вероятности, этот процесс протекал в западносибирских лесостепях в районе рек Иртыша, Ишима и Тобола, где с VII века до н. э. до VI века н. э. существовала так называемая саргатская археологическая культура. Носители этой культуры занимались скотоводством и земледелием, значительная часть вела кочевой скотоводческий образ жизни. Создатели данной культуры имели тесные торговые и культурные контакты с кочевыми народами южных степей. Недалеко от Омска, в одном из погребений Сидоровского могильника, среди богатого погребального инвентаря были обнаружены украшения сбруи из позолоченного серебра, изображающие полудраконов-полупавлинов. Они были изготовлены в Иране приблизительно в конце I века до н. э. — начале I века н. э. На сегодняшний день можно предположить и то, что знаменитые золотые предметы (или их часть) из коллекции Петра Великого в Эрмитаже были созданы на территории саргатской культурно-исторической общности. В их числе и много раз упоминаемая золотая пряжка ІѴ-ІІІ веков до н. на которой изображены отдыхающие под деревом мужчина и женщина, а также привязанные к дереву лошади. Выдающийся венгерский археолог Геза Надь сто лет назад заметил, что можно провести параллель между этим изображением и последней сценой средневековых иллюстраций к легенде о Святом Ласло, что указывает на существование древних, восточных вариантов этой легенды.

Таким образом, в этот период предки венгров окончательно разорвали и прежде довольно непрочные связи с сородичами по языку. В ослаблении контактов большую роль сыграло изменение образа жизни древних венгров, которое по времени совпало с их формированием в отдельный народ.

Цитируется по изд.: Фодор И. Венгры: древняя история и обретение родины. Пермь, 2014, с. 22-25.