Чемберлен Х.С. Славяногерманцы.

СЛАВОГЕРМАНЦЫ 1

Вопреки широко распространённому предрассудку, имеется достаточно много антропологических указаний на то, что Германец, вступая во всемирную историю, имел не только старшего брата на Западе 2, но и младшего, даже сильнее с ним схожего, на Востоке. Только из-за явной подмены понятий характерно "славянскими" считаются признаки - приземистая фигура, круглый череп, высокие скулы, тёмные волосы,— которые ни в коей мере не были присущи славянам при их вступлении в европейскую историю. Впрочем, и сегодня светловолосый тип преобладает на севере и востоке европейской России; также и поляки отличаются от южных славян цветом волос. В Боснии бросаются в глаза светлые волосы и необычно высокий рост мужчин; за многомесячное путешествие по этому краю я ни разу не встретился с так называемым "славянским", перетекающим в монгольский типом, ни разу не увидел "картофельной физиономии", характерной для чешского крестьянина. Всё сказанное относится и к великолепному племени черногорцев. Однако восстановить черты изначально славянского типа крайне затруднительно ввиду того, что эта ветвь семьи германских народов была очень рано почти полностью поглощена другими племенами; даже значительно раньше и основательней, и к тому же загадочней, чем это произошло с кельтами. Но всё это не должно помешать нам узнавать - и признавать родственные черты, и пытаться выделить их из чужеродной массы.

Здесь, в который раз, нам может помочь только проникновение в глубину души. Если мне будет позволено выносить суждение на основании единственного славянского языка, который мне немного знаком — сербского, то и тогда, по моему убеждению, можно будет обнаружить глубоко укорененное родовое сходство поэтических задатков славянина, кельта и германца. Кельтскую и германскую лирико-эпическую поэзию напоминает нам совокупность тех мыслей и чувств — верность до смертного часа, геройский дух, присущий также и женщинам (и то почитание, которым они окружены), пренебрежение земными благами в сравнении с личной честью — которые выражены в героическом цикле, примыкающем к грандиозному сражению на Косовом поле (15 июня 1389 года) 3. Несомненно, однако, что поэтические мотивы этого цикла берут начало в значительно более древнем периоде славянской истории. Мне случалось читать во всевозможных "историях литератур", что подобную поэзию и героические образы, подобные Марко Кралевичу, можно найти у всех народов, но это неверно — так утверждать может лишь тот, кто от избытка учености сделался слеп к тонким индивидуальным особенностям. Рама — герой совсем другого рода, чем Ахиллес, который, в свою очередь, не похож на Зигфрида; тогда как кельтский Тристан обнаруживает непосредственное родство с немецким Зигфридом, и главное, не только во внешних признаках рыцарского романа (битва с драконом и т.д.), которые могли бы быть позднейшими вставками, но, куда сильнее, в тех наиболее древних, народных вариантах, где Тристан ещё оставался пастухом, а Зигфрид ещё не стал рыцарем при бургундском дворе. Именно в этих вариантах мы находим — помимо необычайной силы, заговоренного оружия и прочих общепринятых атрибутов богатыря — те конкретные идеалы, которые лежат в основе поэтического творчества; именно в них, а не во внешних атрибутах, отражается своеобразие народной души. Таковы, в случае Тристана и Зигфрида: верность как основа понятия чести, высокое значение девственности, победа в поражении (другими словами, героическое полагается не во внешнем успехе, а во внутреннем процессе). Подобные же черты отличают Зигфрида, Тристана, Парцифаля 4 не только от какого-нибудь семитического Самсона, чья сила заключена в волосах, но и от родственного им Ахиллеса — грекам был чужд идеал чистоты; верность составляет для них не принцип чести, но лишь принцип любви (Патрокл); герои упорствует перед лицом смерти, но не в силах стать выше своей смерти, подобно героям германского эпоса. Напротив, в сербской поэзии, несмотря на все формальные различия, мы находим именно черты подлинного родства. Знаменательно уже одно то, что её героический цикл возникает в связи со страшным поражением - битвой на Коссовом поле, — уничтожившим независимость Сербии, а не в, связи с победой, хотя сербы одерживали достаточно побед и в царствование Стефана Душана 5 имели могущественное государство. Вне всякого сомнения, здесь налицо особое предрасположение, и мы можем с уверенностью сделать вывод, что изобилие поэтических мотивов, связанных с гибелью, смертью, разлукой влюблённых, не возникло впервые после злополучной битвы, под влиянием отупляющего правления магометан, но составляет изначальное наследство славянской души — подобно тому, как бедствие Нибелунгов. "венец всех страданий", а не "удача Нибелунгов", составляет немецкое наследство: подобно тому, как кельтские и франкские поэты оставили без внимания сотни прославленных победителей, чтобы посвятить себя какому-то побеждённому Роланду и выразить в его полуисторическом образе древние поэтические мотивы.

Вот что имеет решающее значение. Впрочем, решающим можно считать и то, как сербская поэзия изображает женщину — такую нежную, чистую и отважную, какую высокую роль она ей приписывает. Напротив, только специалистам дано судить о том, существует ли родство между двумя воронами, которые прилетают на исходе битвы при Коссово, чтобы известить сербский народ о его гибели - и воронами Вотана; идёт ли речь об общем индогерманском мотиве, пережитке природного мифа, заимствовании или случайном совпадении. К счастью, то, что решает — всегда и везде открыто для непредубежденного взора.

По-видимому, в русской поэзии немногое унаследовано от древности, кроме былин, сказок и песен: но и здесь нам открывается несомненное своеобразие германского духа в таких чертах, как меланхолия и внутреннее отношение к природе, особенно к животному миру (ср. Боденштедт "Поэтическая Украина") 6. Цель и размеры моего исследования не позволяют продолжить эти сопоставления: дело научной критики — доказать справедливость того, что безошибочно открывается чувству каждого, кто не лишён поэтической восприимчивости. Я же должен упомянуть ещё одну манифестацию глубочайшей духовной сущности, в которой проявился германский элемент в славянах — религию.

Вся история славян, особенно в ранние эпохи, отмечена серьёзным и независимым отношением к религии. Замечательная черта их религиозности заключается в её насыщенности патриотическим чувством. Уже в IX-ом веке, прежде, чем раскол Востока и Запада стал окончательным, мы видим, что по догматическим вопросам болгарские славяне поддерживают одинаково дружественные отношения и с Римом, и с Константинополем; единственное, чего они требуют — это признания их церковной независимости. Рим им в этом отказывает, Византия же уступает, и так возникает в первой половине десятого века первая независимая по своему устройству христианская церковь. Необычайная важность этого события станет сейчас совершенно ясной. Болгарского царя Михаила не интересовали вероисповедные различия: как христианин он готов верить тому, что священники провозглашали в качестве христианской истины. Для него речь шла лишь об организации Церкви — он хотел, чтобы болгарская Церковь возглавлялась собственным, независимым болгарским патриархом, без вмешательства со стороны Рима и Византии. То, что может показаться чисто административным вопросом, в действительности является восстанием германского духа, духа свободной индивидуальности, против последнего воплощения рождённой из хаоса народной Империи — той Империи, которая представляла политические интересы антинационального, антииндивидуального, нивелирующего принципа... И когда с теми же процессами приходится сталкиваться повсюду в славянском мире, то уже нельзя отрицать их значения для суждений об изначальном характере славянских народов.

Едва, например, сербы образовали собственное государство, как они создали и автономную Церковь: могущественный царь Стефан Душан поддерживал своих патриархов против гегемонистических претензий византийской Церкви и добился правового признания с её стороны. Также и здесь речь идет не о догматических, вероисповедных вопросах, ибо в то время (в середине XIV-го века) раскол Рима и Константинополя был уже свершившимся фактом, а сербы, как и по сей день, были фанатичными сторонниками греческого Православия. Но подобно тому, как болгары отвергли вмешательство Рима, так и сербы отвергли вмешательство Константинополя. Принцип был один: сохранение национальности.

Правда, русская Церковь обретала независимость значительно медленнее, в течение длительного времени после гибели Византийской империи: но как раз Россию можно назвать славянской страной в весьма условном, негерманском смысле — и, однако, на сегодняшний день, наряду с Англией, только она одна, среди великих наций Европы, имеет вполне национальную автокефальную Церковь 7.

Далее, особенно бросается в глаза, что среди всех христианских народов только славяне (за исключением подвергнувшихся немецкому влиянию чехов) никогда не признавали богослужения на другом языке, кроме своего собственного! Уже великие "апостолы славян" Кирилл и Мефодий потерпели за это: преследуемые немецкими прелатами, которые держались "трех священных языков" (греческого, латинского, еврейского), осужденные как еретики римским папой, они продолжали, тем не менее, настаивать на этом своём особенном праве. Также и те славяне, которые принадлежат к римско-католической Церкви, сохраняют богослужение на славянском языке - в последнее десятилетие 19-го века Риму так и не удалось отнять эту привилегию у жителей Далмации.

Такова, однако, только одна сторона славянской религиозности, может быть, самая внешняя; другая её сторона ещё более замечательна. Там в России, где подлинно славянский элемент особенно силен, (а именно, и Малороссии — родине прекраснейшего поэтического творчества), обнаруживается и по сей день столь же интенсивная внутренняя религиозная жизнь - особенно посредством возникновения всё новых сект, как в Вюртемберге или Скандинавии. Сходство поистине замечательное: напротив, в, так называемых, латинских странах ничего подобного нет и в помине. В таких явлениях отражается глубочайшая духовная сущность. Дело в том, что в них находит воплощение то самобытное, что сохранилось в течение столетий, несмотря на все смешения крови. Уже невероятные усилия, которые потребовались, чтобы обратить славян в христианство, указывают на их глубокую религиозность: легче всего обратились итальянские и галльские народы; саксов понадобилось обращать силой меча; а чтобы заставить славян отказаться от веры отцов, понадобилось длительное время и нередко жестокое насилие (как трудно было обратить в христианство венедов и поляков, можно узнать из первого раздела шестого тома "Общей истории христианской религии и Церкви" Неандера).

Печально известные гонения на язычников продолжались до века Гуттенберга. И снова особенно характерной представляется судьба славянскою населения Боснии и Герцеговины, ещё и сегодня сохранившего относительную чистоту крови. Уже издавна ведущая часть этого народа усвоила учение богумилов 8 (родственное учению катаров): богумилы отбросили все иудейские элементы в христианстве и сохранили, наряду с Новым Заветом, только пророков и псалмы; они также не признавали никаких таинств и, прежде всего, никакого сословия священников. Подвергаясь непрестанному нападению, притеснению и подавлению одновременно с двух сторон - со стороны православных сербов и со стороны послушных любому указанию папы, венгров, — став жертвой как бы непрерывного двойного крестового похода, этот маленький народ в течение столетий твердо держался своей веры. Могилы богумильских героев ещё и сейчас можно найти на горных вершинах, куда их тела уносили из страха перед надругательством. Лишь магометанство покончило с этой сектой путём принудительного обращения в ислам.

Тот же дух, который одушевлял этот мужественный, хотя и непросвещённый народ на окраине нашего мира, принес в другом месте более богатые плоды — и при этом славянская ветвь также сумела замечательно проявить себя среди других ветвей германской расы 9.

Примечания переводчика

1/ отрывок из книги "Основания 19-века" /Die Grundlagen des 19-en Jahrhunderts/, 9-ое нем. изд., т. 1, стр. 559-566. Переводчик несколько изменил структуру первого абзаца, чтобы сделать данный отрывок более независимым от предшествующего текста книги.

2/ имеются в виду кельты, составившие первую волну в движении германских племен на Запад; в современной Европе кельтский тип более всего сохранился во французской Бретани, в Ирландии, в Уэльсе и Корнуолле /Англия/. (В ХРОНОСе см. статью Кельты)

З/ в битве на Коссовом /или Косовом/ ноле соединенные войска Сербии и Боснии были разбиты турецкой армией султана Мурада /Амурата/1, убитого в начале сражения сербом Милошем Обличем. Последний, как и казнённый сразу после битвы сербский царь Лазарь, стали прототипами героев ряда эпических сказаний. После этого поражения завоевание турками всего Балканского полуострова стало делом времени. (В ХРОНОСе см. ст. Битва на Косовом поле).

4/ Парцифаль — герой одноименной поэмы Вольфрама фон Эшенбаха /12-13 вв./, соединившей мотивы легенды о св.Граале /чудодейственной чаще с кровью Христа/, кельтского цикла о короле Артуре и сказаний о простеце Парцифале /или Персевале/, постепенно овладевшем высшей духовной мудростью.

5/ Стефан 1 Душан — царь Сербии /1331-1355 it./, стремившийся к объединению всех балканских государств в "Великую Сербию": в 1346 году короновался "царем сербов, греков, болгар и албанцев" и отделил сербскую Церковь от византийского патриарха.

6/ несомненно, что только незнакомство с древнерусской литературой помешало автору назвать "Слово о полку Игореве", где так ярко проявились те "поэтические задатки славогерманской души", которые он отмечает в известных ему литературных памятниках.

7/ и здесь суждение Чемберлена обусловлено явно недостаточным знанием русской истории: уже великий князь Ярослав поставил в 1051 году митрополита Илариона Россиянина (автора "Слова о законе и благодати") без согласования с константинопольским патриархом (впрочем, Ярославичи снова пошли на уступки грекам).

8/ богумильство /или богомильство, по имени священника Богомила/ - религиозное движение, возникшее в Болгарии в Х веке. В главной книге богумилов "Иоанново Евангелие" сильны мотивы дуализма добра и зла, близкие к манихейству и учению Маркиона — христианскою проповедника 2 века н.э., осужденного Церковью за отождествление ветхозаветного Иеговы и Сатаны.

9/ имеется в виду Реформация, которой посвящена следующая глава "Оснований"; в Лютере произошло, по словам Чемберлена, "счастливое смешение немецкой и славянской крови".

Перепечатывается из сборника "Русское самосознание" -