Асфатуллин Салават. Братство по оружию. Об участии башкир в Отечественной войне 1812 года на ее начальном этапе.

…Численность наполеоновской армии вторжения различные источники определяют по-разному: от 375 до 500 тысяч. Наиболее достоверна подробная роспись вторгшихся войск, которую сделал Жорж Шамбре по данным военного министерства Франции. Из нее следует, что с 12(24) июня по 19 июня (1 июля) русскую границу перешли 448 083 завоевателя (включая 34-тысячный австрийский корпус генерала К. Ф. Шварценберга). Позднее к ним присоединились 9-й корпус маршала К. Виктора (33,5 тыс. человек) и другие подкрепления общей численностью 199075 человек. Всего, таким образом, Наполеон бросил на войну против России 647158 человек и 1372 орудия.
С такой тьмой Русь не сталкивалась и во времена монголо-татарского нашествия. Да и вообще никогда ни один завоеватель не вел за собой таких полчищ.
Какова же была первая реакция государственных и военных руководителей России на вторжение Наполеона? Вечером 12(24) июня, когда Наполеон переходил Неман, Александр I веселился на балу у генерала Л. Л. Беннигсена (одного из убийц своего отца) в его имении Закрет под Вильно. Здесь царь и получил из Ковно сообщение о начале войны. Он не выказал никаких эмоций и даже не сразу ушел с бала. Такое хладнокровие было рассчитано на публику. В душе царь не мог не содрогнуться. Больше ста лет — со времени нашествия Карла XII — внешний враг не ступал на русскую землю, и вот теперь он вторгся в пределы России — более могучий, чем когда-либо.
Царю были заранее известны и время, и место наполеоновского вторжения, и силы его. То, что сообщил ему гонец из Ковно на балу у Беннигсена, грозило многими опасностями, но не заключало в себе ничего неожиданного. М. Б. Барклай де Толли уже с 13 июня уведомлял литовского военного губернатора и корпусных командиров о готовящемся вторжении, а с 17 июня — и о предполагаемых местах его переправы через Неман.
Документы говорят о том, что русское командование еще в апреле 1812 года имело роспись войск Наполеона, «предназначенных для войны с Россией», — 490998 человек. Эту и (с начала 1811 г.) подобные ей росписи доставлял царю князь, генерал, его агент в Париже А. И. Чернышев. Эту информацию подтверждали и другие источники. Так, 25 февраля 1812 года А. Б. Куракин — Н. П. Румянцеву, а 17 июня А. П. Тормасов — Барклаю сообщали, что Наполеон ведет на Россию 400 тысяч человек. По авторитетному в данном случае свидетельству Л. Л. Беннигсена, царь задолго до перехода французов через Неман «был прекрасно осведомлен о численности каждого корпуса, о постепенном их приближении к нашим границам и т. д.».
М. Б. Барклай де Толли имел основания позднее заявить: «Все было предвидено, и на все взяты были меры». Другое дело — каковы были эти меры и как они были «взяты».
13(25) июня Александр I вслед за приказом Барклая де Толли отдал по армии свой приказ: «Из давнего времени примечали мы неприязненные против России поступки французского императора, но всегда кроткими и миролюбивыми способами надеялись отклонить оные... Все сии меры кротости и миролюбия не могли удержать желаемого нами спокойствия. Французский император нападением на войска наши при Ковно открыл первый войну. И так, видя его никакими средствами непреклонного к миру, не остается нам ничего иного, как, призвав на помощь... всемогущего творца небес, поставить силы наши противу сил неприятельских.
Воины! Вы защищаете веру, отечество, свободу. Я с вами. На начинающего бог».
В тот же день царь подписал манифест о начале войны с Францией. В нем впечатляла эффектная концовка: «Я не положу оружия, доколе ни единого неприятельского воина не останется в царстве моем».
Французская армия превосходила тогда русскую (как, впрочем, и любую из армий того времени) не столько в материальном, сколько в социальном отношении. То была массовая армия буржуазного типа. Она не знала ни кастовых барьеров между солдатами и офицерами, ни бессмысленной муштры, ни палочной дисциплины, зато была сильна сознанием равенства гражданских прав и возможностей. «Последний крестьянский сын совершенно так же, как и дворянин из древнейшего рода, мог достигнуть в ней высших чинов». Наполеон любил говорить, что каждый его солдат «носит в своем ранце маршальский жезл». Это не просто красивая фраза. Почти все лучшие маршалы Наполеона (Ж. Ланн, А. Массена, М. Ней, И. Мюрат, Ж-Б. Бессьер, Ф-Ж. Лефевр, Л. Г. Сюше, Н-Ш. Удино, Н-Ж. Сульт, К. Виктор, Ж-Б. Журдан и др.) вышли из простонародья: например, Ланн был сыном конюха, Ней — бочара, Лефевр — пахаря. Службу они начинали солдатами. В царской России, конечно же, ничего подобного не было и быть не могло. Российскому дворянину трудно было даже представить себе, что солдат может свободно, без подобострастия вести разговор с генералом.
По боевым качествам «Великая армия» не была однородной. Выделялся в ней воинским духом, обученностью и выправкой I-й корпус маршала Даву, который и численно (72 тыс. человек) в 1,5—2 раза превышал любой из других корпусов. Но главной ударной силой Наполеона была его императорская гвардия — Старая (с 1805 г.) и Молодая (с 1809 г.). Она комплектовалась только из ветеранов, за плечами которых было не менее 10 лет армейской службы и четырех походов, а главное, которые проявили себя как самые храбрые, стойкие, надежные воины. Наполеон знал чуть ли не каждого из них в лицо, многих — по именам, шутливо называл их «ворчунами» (за их привычку открыто высказываться по любому случаю), а они его — «маленьким капралом». Это прозвище Наполеон получил от солдат своей Итальянской армии в 1796 году, после битвы при Лоди.
«Маленький капрал» всегда мог положиться на своих «ворчунов». Г. Гейне свидетельствовал, что они шли за Наполеоном в Россию «с такою жуткой преданностью, с такою горделивою готовностью к смерти», которая заставляла вспомнить античное приветствие гладиаторов: «Avee, Caesar, morituri te salutant!» («Идущие на смерть приветствуют тебя, Цезарь!»).
Россия в начале войны смогла противопоставить армии Наполеона лишь 317 тысяч человек. И те были разделены на три армии и три отдельных корпуса.
В РГВИА хранятся рапорты М. Б. Барклая де Толли и П. И. Багратиона о численности 1-й и 2-й армий в начале войны, а такие же рапорты командующих 3-й армией и резервными корпусами. Эти документы позволяют уточнить численность русских войск к началу войны 1812 года.
Итак, 1-я Западная армия насчитывала 120 210 человек и 580 орудий. Она дислоцировалась в районе Вильно и прикрывала Петербургское направление. Командовал ею военный министр генерал от инфантерии М. Б. Барклай де Толли. 2-я Западная армия — 49423 человека и 180 орудий — располагалась возле Белостока и прикрывала Московское направление. Ею командовал генерал от инфантерии кн. П. И. Багратион. 3-я Западная армия (44 180 человек и 168 орудий) под командованием генерала от кавалерии А. П. Тормасова была сосредоточена у Луцка и прикрывала Киевское направление.
Кроме трех армий, на первой линии отпора французам стоял под Ригой отдельный корпус генерал-лейтенанта И. Н. Эссена (38 077 человек), а вторую линию составляли два резервных корпуса: 1-й — генерал-адъютанта Е. И. Меллера-Закомельского (27473 человека) — у Торопца, 2-й — генерал-лейтенанта Ф. Ф. Эргеля (37539 человек) — у Мозыря.
Фланги западной группировки русских войск прикрывали: с севера — корпус генерал-губернатора Финляндии генерал-лейтенанта барона Ф. Ф. Штейнгейля (19 тыс. человек), располагавшийся на границе с Финляндией. А с юга — Дунайская армия адмирала П. В. Чичагова (57526 человек), дислоцированная в Валахии. Эти войска в начале войны бездействовали. Чичагов выступил на Волынь для соединения с Тормасовым 1 августа, a Штейнгейль перебросил свой корпус в Ригу и Ревель только к 8 сентября по новому стилю.
Всего к 1812 году Россия имела под ружьем немногим меньше, чем Франция, — 975 тысяч человек. Но русские войска были рассредоточены еще больше, чем французские. Едва успела освободиться от войны с Турцией Дунайская армия, продолжилась война с Ираном. Целые корпуса стояли в Грузии и на Кавказской линии, несколько дивизий несли гарнизонную службу в Одессе и Крыму, в Зауралье и Сибири. Отдельный корпус внутренней стражи был распределен полубатальонами по всем губерниям для борьбы с крестьянскими волнениями. Поэтому русские численно уступали французам в зоне вторжения почти в полтора раза.
Впрочем, главная беда русской армии заключалась тогда не в малочисленности, а в феодальной системе ее комплектования, содержания, обучения и управления. Комплектовалась она путем ненавистных для народа рекрутских наборов при тяжелейшем, тоже ненавистном, 25-летнем сроке военной службы. Солдатскую массу и командный состав разделяла непроходимая пропасть. Царский указ от 28 апреля 1798 года запретил представлять унтер-офицеров не из дворян в офицеры.
Сами русские солдаты сочинили об этом незадолго до 1812 года сатирическую оду под названием «Солдатская жизнь», где были такие строки:

Я отечеству — защита,
А спина моя избита.
Я отечеству — ограда,
В тычках, палках — вся награда.
Лучше в свете не родиться,
Чем в солдатах находиться.
Этой жизни хуже нет, —
Изойди весь белый свет.

Российский генералитет в 1812 г. был отягощен не столько доморощенными бездарностями из дворянской знати вроде П. А. Шувалова или И. В. Васильчикова, сколько иностранцами — и обрусевшими, и новоявленными; иные из них даже не знали русского языка (как, например, К. Л. Фуль и Ф. Ф. Винценгероде).
Высокие командные посты занимали Л. Л. Беннигсен и П. X. Витгенштейн, Ф. О. Паулуччи и К. Ф. Багговут, Ф. Ф. Эртель и П. П. Пален, И. Н. Эссен и П. К. Эссен, Ф. Ф. Штейнгейль и Ф. В. фон дер Остен-Сакен, А. Ф. Ланжерон и К. Ф. Левенштерн, Ф. К. Корф и К. А. Крейц, К. О. Ламберт и Э. Ф. Сен-При, О. И. Бухгольц и К. К. Сивере, И. И. Траверсе и Е. Ф. Канкрин, Е. X. Ферстер и X. И. Трузсон, принцы Евгений Вюртембергский и Карл Мекленбургский, не говоря уже о тех, кто был в меньших (но тоже генеральских) чинах, как И. И. Дибич, К. И. Опперман, О. Ф. Кнорринг, А X. Бенкендорф, Г. М. Берг, Б. Б. Гельфрейх, К. Ф. Ольдекоп, А. Б. Фок и др.
Александр I доверял генералам с иностранными фамилиями больше, чем русским, но не ставил высоко ни тех, ни других.
Передовая для того времени тактика рассыпного строя «была чужда самой природе» крепостничества с характерным для него взглядом на солдата как на «механизм, артикулом предусмотренный». Новаторские традиции А. В. Суворова, который умел преодолевать косность феодального мышления и ориентировал свою «Науку побеждать» на солдатскую инициативу («Каждый воин должен понимать свой маневр!»), — эти традиции изживались. Войскам предписывались каноны неуклюжей линейной тактики, а к рассыпному строю русские солдаты прибегали лишь в тех случаях, когда они, повинуясь творчески мыслящему командиру, действовали «не по правилам».
Наконец, и материальное обеспечение русской армии в 1812 году страдало недостатками, производными от феодальной системы. Самым острым был недостаток вооружения — и по количеству, и по качеству.

К началу Отечественной войны на западной границе находились 1-й и 2-й Башкирские полки, а также I-й Тептярский, 1-й и 2-й Уральские казачьи полки, 1-й и 2-й Оренбургские казачьи полки.
После вторжения наполеоновской армии манифест царя Александра I и предписание генерал-губернатора с призывом об обороне Отечества оглашали во всех мечетях и на деревенских сходах. Многие джигиты рвались на войну: стыдно было мужчине-башкиру не служить, а побывавшему на войне, да еще вернувшемуся с медалью был почет по всей округе. С годовалого возраста мальчишек начинали воспитывать джигитами, причем не только отец с матерью, но и вся улица, весь аул.
В первые же недели войны по инициативе башкир были сформированы 3-й, 4-й, 5-й Башкирские полки из добровольцев.
В борьбе за независимость страны вместе с великим русским народом активное участие приняли широкие массы башкирского, татарского, калмыцкого, белорусского, украинского и других народов России.
«Не только стародавние сыны России, — писал поэт Сергей Глинка, — но и народы, отличные языком, нравами, верою и образом жизни, народы кочующие — и те наравне с природными россиянами готовы были умереть за землю русскую. Мордва, тептяри, мещеряки, черемисы (марийцы) ревностно и охотно шли на службу; башкирцы оренбургские сами собою вызывались и спрашивали у правительства: не нужны ли их полки?»
Известный полковник Углицкий не забыл боевое содружество 1807 года с башкирами и, будучи Оренбургским войсковым атаманом, подал в начале войны управляющему военным министерством Российской империи рапорт с предложением быстро организовать от 10 до 30 башкиро-мишарских казачьих полков для войны с Наполеоном.
Предложение было поддержано на всех уровнях, и уже 8 августа 1812 года, в день своего утверждения Александром I главнокомандующим армиями, М. И. Кутузов получил указ о сформировании башкирских казачьих полков. Ниже приводятся в изложении военного министерства предложения атамана, выводы управляющего военным министерством и сообщение Кутузову об утверждении их императором:

Высочайше утвержденная записка управляющего Военным Министерством.

В Оренбургской и сопредельных к оной губерниях Саратовской, Вятской и Пермской, как представляет мне войско Оренбургского войсковой атаман полковник Углицкой, состоит по исчислению 1811 года башкирцев 109409 и мещеряков 19800, всего 129209 душ. Народы сии, кроме содержания по Оренбургской линии кордонной стражи, более никаких государственных повинностей не отправляют. Они, по природной своей склонности к воинским упражнениям и навыкам, весьма способны к казачьей службе, и могут быть с пользою употребляемы в армии противу неприятеля. Знатное число народа сего без отягощения поставит ныне из себя на службу от 10 до 30 и более пятисотных полков.
Полковник Углицкий, будучи движим усердием на пользу службы и любовию к отечеству, приемлет на себя составление сих полков, как равно одного атаманского тысячного из войска Оренбургского. Составление оных, по мнению его, можно произвести на следующем основании:
1. Число людей в полках, образ управления оными и продовольствие их вообще должны быть точно на том же положении, на каком находятся уже в армии от сих народов казачьи полки.
2. Вооружение составить употребляемое ими и именно: ружья, пистолеты, сабли, пики и луки, кто чем может, и навык употреблять, не требуя единообразия.
3. Равномерно не требовать единообразия и в одежде, а дозволить им иметь оную по своему обычаю; если же кто по собственному желанию употреблять будет мундир, установленный для казачьих войск, то сего не только не возбранять, но считать оное отличною ревностью к службе и о таковых для поощрения к тому прочих доносить начальству в месячных рапортах.
4. Полковых командиров и прочих чиновников выбрать из башкирского и мещерякского народов; но как не весьма много найдется знающих хорошо русский язык, то недостающее за тем число дополнить из Оренбургского войска. Равномерно дать из оного войска по нескольку человек в каждый полк для введения порядка службы и внутреннего благоустройства, так же в полковые квартирмистры и писаря, и дозволить определить в сии должности из другого состояния людей по аттестатам.
5. Для пользования больных прикомандировать нужное число медицинских чинов и снабдить их аптечными веществами.
6. Командирование полков произвесть на правилах, существующих на подобные случаи, то есть с обыкновенною и утвержденною подмогою.
7. За выкомандированием сего войска в армию освободить от воинского постоя домы чиновников и казаков, отправившихся на службу, и оказывать женам их и детям всякое покровительство и защиту, что и возложить на обязанность местного начальства.
8. Дальнейшее образование оного войска предоставить последствию времени, по совершенном познании на опыте нравов, обычаев и состояния сего народа.
Сие предложение войска Оренбургского войскового атамана полковника Углицкого нахожу я сообразным пользе службы и теперешним чрезвычайным военным обстоятельствам, а потому полагаю:
1. Составить на точном основании вышеизложенного предположения один Атаманский тысячный полк из войска Оренбургского, и от 10 до 30 пятисотных полков из башкирского и мещерякского народов, коим дать название Башкирских казачьих по нумерам.
2. Составление сих полков возложить на полковника Углицкого, который, по служению в Оренбургском войске с 1776 года, конечно, приобрел достаточные сведения о состоянии оного народа, как равно и его к себе доверенность.
3. Для поспешнейшего исполнения сего он может во все обитаемые башкирским и мещерякским народами губернии отправиться сам и посылать известных ему чиновников Оренбургского, Башкирского и Мещерякского войска.
4. Начальники губернии обязаны оказывать ему в сем деле возможные содействия и пособия и удовлетворять все законные его требования беспрекословно.
5. Войскам сим находиться в непосредственной его команде. На сей конец присвоить ему звание войска Оренбургского, Башкирского и Мещерякского войскового атамана, и иметь двух адъютантов, коих изберет он из войска Оренбургского.
6. Ему предоставить право производить нижних чинов до обер-офицерского чина; к производству ж в обер-офицеры и к другим наградам представляет на основании общего порядка по команде.
7. По мере сформирования сих полков отправлять к Нижнему Новгороду.
8. Атаман Углицкий обязан будет по выкомандировании остальных полков отправиться вслед и обозреть все полки на марше.
9. Как отныне находится в С.-Петербурге, то снабдить его из казны прогонными деньгами, равно и находящихся при нем чиновников на проезд в места составления Башкирских полков.
В прочем все оное, как равно таковой полковника Углицкого похвальный подвиг, всеподданнейше подвергая на благородосмотрение Вашего императорского величества, испрашиваю высочайшего повеления.

Полное собрание законов Российской империи, т. 40. Общее приложение к томам Полного собрания законов, № 25. 201а, стр. 84—86.

Прибывший на западную границу 1-й Башкирский полк вошел в состав казачьего корпуса войскового атамана Матвея Ивановича Платова, находящегося в городе Гродно.
В марте 1812 года на западной границе находился и 2-й Башкирский полк, который был расположен в белорусском селе Олеске и входил в 1-ю бригаду полковника Иловайского 12-го, 5-ой кавалерийской дивизии 2-ой Западной армии.
1-й Тептярский полк майора Темирова прибыл на западную границу в марте 1812 года и вошел в состав авангарда 3-го пехотного корпуса генерал-лейтенанта Тучкова 1-го. Вскоре он был выделен на аванпостную службу на берегу Немана в районе Олиты.
В апреле 1812 года в 24 дивизию вошел и Уфимский пехотный полк. В нем было 3 штаб-офицера, 30 обер-офицеров, 73 унтер-офицера и 1104 рядовых.
Таким образом, 1-й Башкирский полк сначала был в составе 1-й Западной армии, а с началом военных действий оказался в составе 2-й армии; 2-й Башкирский полк, находившийся в составе 2-й армии, с июня 1812 года входил в состав 3-й армии; а 1-й Тептярский полк был в составе 1-й Западной армии. 2-й Тептярский полк находился в Оренбурге: он прибыл на фронт в период наступления русской армии.
Башкирские полки и полк майора Темирова оказались на боевом участке пограничной линии, где уже в мае 1812 года начались стычки с разъездами Наполеона. 12 мая командир 3-го корпуса генерал Тучков писал военному министру: «Командующий кордоном вверенного мне корпуса 1-го Тептярского казачьего полка шеф-майор Темиров... доносит мне... что на противном берегу реки Немана, против местечек Олиты, Мереча, где находятся наши запасные магазины, и селения Судовой, где строятся плоты, каждый день разъезжают большие партии конных егерей, и дороги, против сих мест к берегу ведущие, расчищаются с большим тщанием и делаются гораздо шире». Майор Темиров доносил, что с противоположного берега Немана открыли стрельбу по русским судам, и она продолжалась до самого прибытия на сии выстрелы к берегу наших казаков».
Начальник Почекайского кордона хорунжий Милованов, в подчинении которого были конники 2-го Башкирского полка, 31 мая сообщил командованию важные сведения, собранные разведчиками. В донесении говорилось, что «на сих днях непременно вступят в пределы герцогства Варшавского австрийские войска, составляющие корпусом двадцати или тридцати тысяч... Из числа оного имеют прибыть в местечко Скрылов противу кордона, мне вверенного Почекайки, числом до пяти тысяч человек». Милованов просил разрешить ему собрать команду, «которая ныне находится в раскомандировке у всякого кордона и пикета башкирского 2-го полка».
В связи с создавшейся тревожной обстановкой на западной границе уточнялась и укреплялась авангардная служба по кордонам пограничной линии. 4 июня 1812 года начальник главного штаба 1-й Западной армии генерал Лавров дал следующее предписание командиру 3-го Пехотного корпуса генералу Тучкову: «Как авангард вверенного вам корпуса состоит из 1-го полка казачьего, который предписал генералу Платову туда отрядить, 1-го полка Тептярского, лейб-казачьего и Черноморской сотни, 2 егерских полков и дистанцию передовых постов занять от Румнишек до Олиты, то аванпосты учредите в нижеследующем порядке:
1-я линия должна быть занята казаками на кордоне, линия в одном марше от кордона из небольших отрядов легкой кавалерии и егерей, имеющих передовые посты, которые патрулями своими должны содержать сообщение с казаками».
Правый берег Немана от города Ковно до города Гродно был разделен на 4 кордонных участка, и каждый из них был поручен для наблюдения казачьему полку. Из штаб-квартир полков до пунктов расположения авангардов и от последних до штаб-квартир корпусов были учреждены и пешие посты «летучей военной почты».
Таким образом, полк Темирова оказался в том районе, где началась переправа передовых частей наполеоновской армии через Неман. В начале июня за Неманом стали показываться крупные силы неприятеля. 11 июня (ст.ст.) 1812 года вечером пехотный корпус французского маршала Даву начал переправу через Неман у деревни Понемунь. Это был участок, где кордонную службу несла 5-я сотня Тептярского полка. Французы показались и на других участках.
12 июня майор Темиров доносил бригадному командиру генералу Орлову-Денисову: «Получил я сейчас рапорт есаула Юсупова..., что вчерашнего числа на противной стороне реки через местечко Балберишки вниз по реке к Ковно проходило несколько сильных отрядов. Равно и сотник рапортует, что через Матишанцы прошло конницы полков пять, и против кордона Прены прошла пехота. Сии войска потянулися вниз к Ковно. А для разбора обстоятельнейшего я отправился, и что мною усмотрено будет, поспешу донести о том вашему сиятельству».
Сообщение майора Темирова подтвердилось полностью. В ночь с 11 на 12 июня по трем мостам у Понемуня через Неман хлынули в Россию полчища Наполеона. Французская армия стремительно продвигалась вперед. Наполеон рассчитывал вскоре дать генеральный бой и разгромить русскую армию.
Русская армия начала войну в неблагоприятных условиях. Соотношение сил было в пользу Наполеона. Русские войска не имели главнокомандующего. План обороны страны, составленный с участием бездарных прусских генералов, был совершенно неудовлетворительным. В первые же дни войны от него пришлось отказаться.
Под натиском превосходящих сил противника русские войска вынуждены были отступать в глубь страны. Третий пехотный корпус отходил к городу Вильно. Авангард генерала Шаховского, где находился полк майора Темирова, превратился в арьергард.
15 июня генерал Шаховской рапортовал командиру 3-го Пехотного корпуса генералу Тучкову 1-му: «Я из города Трок с авангардом выступаю в 4 часа пополудни в Мурованную Ваку, куда и прибуду в 7 часов, оставляя в Троках кавалерию под командою генерал-майора графа Орлова-Денисова — 3 сотни Тептярского полка, один эскадрон лейб-казачьего и Лейб-Черноморскую сотню».
Произошло много стычек между передовыми частями наполеоновской армии и арьергардом отступающих русских войск. Особенно сильным был бой 16 июня под Вильно. С небольшими перерывами он продолжался с 8 часов утра до 9 часов вечера. В «Экстракте из военного журнала, составленного генерал-майором Мухиным в 1812 году», говорится, что «арьергард... под командою генерал-майора князя Шаховского, составленный из 20-го Егерского, лейб-гвардии уланского и Тептярского казачьего полков и полуроты конной артиллерии, сильно был преследуем неприятелем. Генерал-майор князь Шаховской, переправляясь через Вилию... сжег за собою мост и запасные магазины. Арсенал города Вильны, заполненный воинским оружием всякого рода, был также предан огню».
В «Истории Отечественной войны 1812 года по достоверным источникам», составленной генерал-майором М. Богдановичем и изданной в Санкт-Петербурге в 1859 году, приведены интересные детали этого дела:
«В 6 часов утра (16 июня) неприятель завязал у Антополя довольно жаркую перестрелку с лейб-казачьим и Тептярским полками.
...Казаки захватили в плен капитана графа Сегюра и 7 рядовых 8-го гусарского полка.
...При отступлении из Вильны, войска наши успели увезти с собой все, кроме 85-ти больных. Провиантский магазин, находящийся в городе, был сожжен. Мосты на Вилии, при отступлении наших войск за сию реку, были уничтожены».
Главные силы 1-ой Западной армии, оставив Вильно, отступили к городу Свенцянам, чтобы оттуда следовать к Дриссе.
29 июня 1812 года Барклай де Толли поручил командиру 2-го корпуса генералу Корфу взять под свое начальство «все авангарды» 1-й армии: «...для чего препровождаю при сем расписание, где именно расположены и из каких войск составлены авангарды от корпусов, да сверх того имеется при оных донской Родионова 1-го, бугский и Тептярский полки». Причем Тептярскому и некоторым другим полкам давалось особо важное задание: продвинуться «как можно далее вперед, для узнания, где неприятель находится и непременно стараться схватить несколько пленных». «О всех движениях неприятеля» и результатах разведки предлагалось докладывать Барклаю де Толли.
2(14) июля 1-я армия оставила Дриссу и очень своевременно. Наполеон приготовился было зайти ей под левый фланг со стороны Полоцка и заставить сражаться с перевернутым фронтом, но не успел осуществить этот маневр. По его признанию, он не ожидал, что русская армия «не останется долее трех дней в лагере, устройство которого стоило нескольких месяцев работы и огромных издержек».
Из Полоцка царь отправился в Москву, а Барклай повел 1-ю армию к Витебску на соединение с Багратионом.
Полк майора Темирова с боями производил смелую разведку. 10 июля в окрестностях местечка Бешенковичи произошла схватка с неприятельским авангардом Мюрата.
Как уже было отмечено, 1-й Башкирский конно-казачий полк находился в летучем корпусе Платова, расположившемся в районе Гродно. На корпус была возложена задача прикрыть отход 2-й Западной армии Багратиона. Уже 15 июня казаки Платова приняли бой под городом Гродно, в котором активно участвовали конники Башкирского полка. Особенно отличались рядовые Буранбай Чувашбаев, Узбек Акмурзин, есаул Ихсан Абубакиров, хорунжий Гильман Худайбердин и др.
Багратион оказался в критическом положении. 25 июня (7 июля) он получил приказ идти через Минск к Витебску, но уже 26 июня (8 июля) маршал Даву взял Минск и отрезал Багратиону путь на север. С юга наперерез Багратиону шел Жером Бонапарт, который должен был замкнуть кольцо окружения вокруг 2-й армии у г. Несвижа. Корпус Даву (без двух дивизий, выделенных против Барклая) насчитывал 40 тысяч человек, у Жерома в трех корпусах его группы было 70 тысяч. Багратион же имел не более 49 тысяч человек. Ему грозила верная гибель. Однако помог случай.
Вестфальский король Жером Бонапарт («король Ерема», как прозвали его русские офицеры), самый бездарный из всех бездарных братьев Наполеона, в 1812 году впервые был на войне. Молодой (27 лет), легкомысленный, празднолюбивый, он и в походе, несмотря на то что Наполеон требовал от него «величайшей активности», больше отдыхал, чем действовал: 4 дня «отгулял» в Гродно и далее шел к Несвижу такой поступью, что Э. Лависс и А. Рамбо могли только воскликнуть на страницах своей «Истории»: «Он сделал 20 миль в 7 дней!» В результате Жером, хотя и имел преимущество перед Багратионом на пути к Несвижу в два перехода, опоздал сомкнуть вокруг русской армии французские клещи. Багратион ушел.
Наполеон был в ярости.
Знаменательным было сражение 27 июня под Миром. Готовясь к сражению, казаки устроили врагу ловушку, для чего «впереди Мира по дороге к Кареличам составлена в 100 человек застава, как для наблюдения за неприятелем, так и для заманки его оттоль ближе к Миру, а по сторонам направо и налево в скрытых местах сделаны засады, каждая по 100 отборных казаков, называемые вентерь. Для того, что ежели открывающие от неприятеля будут стремиться по дороге, тогда застава отступает с намерением с торопливостью и проводит неприятеля сквозь засады, которые тогда делают на него удар, и застава оборачивается ему же лицом».
Задуманная военная хитрость была осуществлена с блестящим успехом. 28 июня Платов рапортовал Багратиону: «Генерал Кутейников подоспел с бригадою его и ударил с правого фланга моего на неприятеля так, что из 6-ти полков неприятельских едва ли останется одна душа или, быть может, несколько спасется». А у казаков потери были совершенно незначительны, «потому что, — сообщает Платов, — перестрелки с неприятелем не вели, а бросились дружно в дротики и тем скоро опрокинули, не дав им поддержаться стрельбою». Бригада генерала Турно была разбита наголову.
В бою при местечке Мир вместе с донскими казаками храбро сражались и башкирские конники. За проявленную отвагу и храбрость рядовой Узбек Акмурзин был произведен в урядники.
Двигаясь через Несвиж и Тимковичи, 1 июля корпус Платова прибыл в Романово, где получил приказ Багратиона задержать наступление неприятеля.
Уже 2 июля крупные силы неприятеля появились у местечка Романово. Авангард французов, состоящий из 7 кавалерийских полков, был встречен казаками, башкирами и калмыками и после упорного боя опрокинут. Враг предпринял вторичную атаку, но, натолкнувшись на стойкую оборону казачьих полков, вынужден был отступить. Победа казачьего корпуса Платова у местечка Романово способствовала успешному отходу 2-ой армии.
В числе отличившихся в этом сражении были и башкирские воины. Рядовой конник Буранбай Чувашбаев за отличную службу и проявленную храбрость также был произведен в урядники.
Корпус атамана Платова был многонациональным: кроме донских русских казаков, в его состав входили башкиры, калмыки и татары, которые под руководством своего легендарного военачальника самоотверженно сражались с неприятелем. В борьбе с чужеземными захватчиками крепла боевая дружба воинов разных народов России. Основную и цементирующую силу корпуса Платова составляли отважные казаки Дона.
Всего в 1812 году в Башкирии было создано 28 башкирских (в том числе 6 ремонтных), 2 мишарских и 2 тептярских полка (для сравнения — на Дону было сформировано 26 полков).
В 1812 году в Башкирии был неурожай, народ голодал, но снаряжал воинов конями, обмундированием и оружием. Каждый полк имел свое знамя. Знамя 5-го Башкирского полка до сих пор хранится в Национальном музее Башкортостана. После опубликования манифеста о созыве ополчения в полки поступило до 400 татарских князей, мурз и дворян.
Кроме того, в Оренбургском крае, куда входила и Башкирия, были созданы оренбургский драгунский, 3-й, 4-й и 5-й оренбургские казачьи полки (из двух последних составили атаманский тысячный полк).
Пять полков было сформировано и уральскими казаками.
Горожане выставили Уфимский пехотный полк. Всего в действующую армию Оренбургский край выставил 45 полков. Помимо этого, в 1812—1813 годах по четырем рекрутским наборам на защиту Родины ушло свыше 10 тысяч солдат из крестьян и горожан губернии.
Население края собирало и деньги на нужды войны. Уже к 15 августа 1812 года башкиры, тептяри и мишари пожертвовали в пользу армии 500 тысяч рублей и 4139 строевых лошадей. Тогда же 12 тысяч башкир несли линейную службу на восточных границах России.
В командный состав башкирского казачьего полка входили 30 человек: командир полка, старшина, 5 есаулов, 5 сотников, 5 хорунжих, 1 квартирмейстер, 1 мулла, 1-2 писаря и 10 пятидесятников.
2-й Башкирский полк под командованием майора Курбатова в составе авангарда 3-й Западной армии под командованием Ламберта 16 июля участвовал в сражении под городом Кобрином (восточнее Брест-Литовска), в ходе которого было убито 2 тысячи, взято в плен 2382 солдата, 76 офицеров и 2 генерала из корпуса Репье. За храбрость и отвагу Аюп Каипов из Белебеевского уезда, полковой старшина Аралбай Акчулпанов из Стерлитамакского уезда были награждены орденом Святой Анны.
1-й и 2-й оренбургские, 1-й, 2-й и 3-й уральские казачьи полки находились в составе Дунайской армии, которой командовал адмирал П. А. Чичагов.
22 июля (3 августа) обе русские армии соединились у Смоленска. Таким образом, план Наполеона разъединить русские армии потерпел крах. Военные силы России были спасены и сконцентрированы.
Под Смоленском башкирские воины вели боевую разведку. 22 июля полк Темирова сражался с французами при деревнях Сырокоренье и Гусиной, где удалось получить важные сведения и взять в плен французского гусара.
23 июля генерал Оленин из Корытно рапортовал Барклаю де Толли об успехах майора Темирова и полковника Власова 3-го: «Командиры полков казачьих Тептярского и полковника Власова 3-го сейчас доставили ко мне двух пленных: первый — одного французского гycapa, а второй польского улана, из коих гусар взят разъездом на той стороне реки Днепра против села Гусинова, последний же в селении Лядах. Причем донесено от майора Темирова 1-го, командующего тептярским полком, что при взятии гycapa убито на месте четыре француза. Помянутые пленные объявили мне, что конная бригада генерала Вотрена расположена у самого берега Днепра, восемь же полков кавалерии растянуты до местечка Рудни, а пехота вся позади. Наполеон тому назад четыре дня был в местечке Рудне и Любавичах». Не ограничиваясь донесением, Оленин послал майора Темирова к Барклаю де Толли для личного доклада. «Прописанных пленных Вашему высокопревосходительству, — писал он, — поручил я доставить потребованному к вашему превосходительству майору Темирову... г. майор Темиров о силе и намерении неприятеля лично Вашему выскоропр-ству донесет».
26 июля русские войска предприняли наступление на местечко Рудня, к северо-западу от Смоленска. В этом наступлении участвовали и башкиры.
27 июля в сражении между деревнями Лешня и Молево Болото вместе с донскими казачьими полками — атаманским, полковника Грекова, генерал-майора Денисова, генерала Иловайского и Симферопольским конно-татарским полком дрался и 1-й башкирский полк. Русскими конниками «сделана на неприятеля сильная атака, простиравшаяся с фланга на фланг неприятеля, и неприятель... храбростью российских войск совершенно опрокинут и преследован с большим поражением». Казаки, «быв разъярены, кололи и били неприятеля беспощадно. Много вражеских офицеров и рядовых было взято в плен».
Атаман Платов, давно убедившись в храбрости башкирских конников, из двухсот наиболее отличившихся башкирских джигитов образовал особый отряд для этого боя.
В кратком военном журнале движения 1-й Западной армии от укрепленного лагеря при Дриссе до города Смоленска, составленном генералом Толем в 1812 году, отмечено, что «войсковой атаман Платон с шестью казачьими полками успел разбить при деревне Молево авангард короля Неаполитанского под командой генерала Себастиани, из 6000 человек кавалерии и некоторой части пехоты состоящего, взяв в плен одного полковника, многих штаб- и обер-офицеров и до 800 нижних чинов».
Наполеон все еще стремился к генеральному сражению. С этой целью он решил обойти Смоленск и зайти русским войскам в тыл. Но тут французские войска натолкнулись на отряд Неверовского. 2 августа под Красным произошла знаменитая битва. На подступах к Смоленску вместе с донскими казаками сражались с неприятелями и отважные конники Башкирии. При этом отличился 1-й башкирский полк. За отличие в храбрости Ихсан Абубакиров представлен был в полковые есаулы, что было утверждено командованием. Вместе с казачьим полком Власова важную боевую операцию проводил и тептярский полк майора Темирова.
В три часа дня 2(17) августа Наполеон дал знак к общему штурму Смоленска. Ней ворвался в Красненское предместье, Понятовский — в Никольское, Даву штурмовал Молоховские ворота. К 6 часам вечера французы овладели всеми предместьями города, кроме Петербургского. Казалось, Смоленск падет в считанные часы. Но в этот день он устоял.
Все защитники города, от генералов до рядовых, были живым олицетворением воинской доблести. «Оба дня в Смоленске ходил я сам на штыки, — вспоминал генерал Д. П. Неверовский. — Бог меня спас: только тремя пулями сюртук мой расстрелян». Героически сражались за Смоленск молодые офицеры — будущие декабристы: М. С. Лунин, М. Ф. Орлов, Ф. Н. Глинка, М. А. Фонвизин, П. X. Граббе, А. В. Ентальцев, И.С. Повало-Швейковский. Но главным героем смоленской обороны был российский солдат. Офицеры и генералы, по их собственному признанию, были «не в силах удержать порыва» своих солдат, которые бросались в штыки «без всякой команды», понимая, что они «заслоняли тут собой порог Москвы — в Россию двери».
Ожесточение смоленского боя сами его участники назвали «невыразимым». «Французы, — писал об их атаках 17 августа Ф. Н. Глинка, — в бешеном исступлении лезли на стены, ломились в ворота, бросались на валы...» Но кончилось тем, что к концу дня русские выбили их из всех предместий.
Досадуя на неудачу общего штурма, Наполеон приказал открыть огонь по городу из 300 орудий. «Тучи бомб, гранат и чиненых ядер полетели на дома, башни, магазины, церкви, — вспоминал Ф. Н. Глинка, — все, что может гореть, запылало». Оборонять пылающий город было и опасно и уже нецелесообразно, поскольку 2-я армия вышла на Московскую дорогу.
…Уфимским пехотным полком командовал генерал-майор Иван Денисович Цыбульский, о котором говорили, что он «человек простой, но заслуженный и храбрый». Полк входил в VI пехотный корпус генерала от инфантерии Д. С. Дохтурова, который на 10 июля 1812 года насчитывал 17988 человек и 84 орудия.
Начало Отечественной войны застало VI корпус оторванным от 1-й Западной армии. Поэтому, согласно приказа военного министра от 14 июня 1812 года, он начал отступление от Лиды, где находился, на Дриссу, где соединился с частями 1-й Западной армии.
С 4 августа, когда к Смоленску подошли войска Мюрата, Нея и Даву, началась бомбардировка древнего города. Весь день город оборонял VII пехотный корпус Н. Н. Раевского вместе с дивизией Д. П. Неверовского, давая возможность 1-й и 2-й армиям начать переправу через Днепр. Наполеон выставил тут практически все силы (около 180 тыс. человек), поэтому было принято решение заменить VII корпус Н. Раевского VI корпусом Д. С. Дохтурова.
Еще до рассвета 5 августа VI пехотный корпус занял позиции. Воинам-уфимцам впервые пришлось вступить в бой с французской армией. Надо отметить, что свой первый бой они провели достойно, вызвав восхищение его свидетелей. Вот как описывал подвиг уфимцев 5 августа обер-квартирмейстер корпуса И. П. Липранди: «Вправо от Малаховских ворот, за форштатом, расположен был Уфимский полк. Там беспрерывно слышны были крики «Ура!» и в то же мгновение огонь усиливался. В числе посланных туда с приказанием не подаваться вперед из предназначенной черты был послан и я... Я нашел шефа полка этого, генерал-майора Цыбульского, в полной форме, верхом в цепи стрелков. Он отвечал, что не в силах удержать порыва людей, которые после нескольких выстрелов с французами, занимающими против них кладбище, без всякой команды бросаются в штыки. В продолжение того времени, что генерал-майор Цыбульский мне говорил это, в цепи раздалось «Ура!». Он начал кричать, даже гнать стрелков своих шпагой назад; но там, где он был, ему повиновались, и в то же самое время в нескольких шагах от него опять слышалось «Ура!» и бросались на неприятеля. Одинаково делали и остальные полки этой дивизии... в первый раз здесь сошедшиеся с французами.
Ожесточение, с которым войска наши, в особенности пехота, сражались под Смоленском 5-го числа, невыразимо. Нетяжкие раны не замечались до тех пор, пока получившие их не падали от истощения сил и течения крови».
В ночь на 18 августа Барклай де Толли приказал Дохтурову оставить Смоленск. Весь высший генералитет 1-й армии был против отступления и попытался воздействовать на Барклая, чтобы он защищал город, несмотря ни на что. «Граф Кутайсов... любимый всеми и главнокомандующим, на дар слова которого надеялись, принял на себя передать ему желания и надежды первых лиц армии, — читаем в записках П. X. Граббе. — Барклай де Толли выслушал его внимательно и с кроткою ласкою ответил ему: «Пусть каждый делает свое дело, а я сделаю свое».
В 4 часа утра 6(18) августа маршал Даву вступил в город, напоминавший собою, по свидетельству самих французов, «извержение Везувия», «огромный костер, покрытый трупами и ранеными», «пылающий ад». Смоленск горел так, что в нем из 2250 жилых домов уцелело не более 350, а почти все его 15 тысяч жителей ушли вместе с армией — не осталось и одной тысячи. Захватив горящий и обезлюдевший город, французы бросились его грабить, причем Наполеон, вопреки своему обыкновению, смотрел на это сквозь пальцы. «Трудно было избавить от грабежа город, взятый, можно сказать, на копье и брошенный жителями», — так пытался он оправдать ограбление Смоленска.
Сражение под Смоленском — второе по масштабам за весь 1812 год после Бородина — стоило обеим сторонам тяжелых потерь: французам — в основном от бесплодных атак, русским — от артиллерийских бомбардировок, пожаров и разрушений. Русские потери в отечественной литературе исчисляются по-разному — от 4 до 10 тысяч человек. Потери французов почти все русские и советские историки определяют в 20 тысяч.
2 августа в Смоленске Барклай де Толли выделил под командование генерал-майора Ф. Ф. Винценгероде один драгунский и 4 казачьих полка с заданием действовать на коммуникациях противника. Это был первый в России 1812 года армейский партизанский отряд.
Десятки документов, включая распоряжения, запросы, рапорты самого Барклая де Толли, свидетельствуют, что, отступая перед превосходящими силами врага, он планировал и готовил контрнаступление. Понимая, что «надобно вести войну общими движениями не на одном пространстве, где находятся 1-я и 2-я армии, но на всем театре войны», он старался мобилизовать резервы и активизировать действия фланговых группировок. Еще 24 июля Барклай убеждал царя: «Безопасность государства требует... сильных резервов, формирование которых должно вестись со всевозможною деятельностью». В августе он неоднократно просил царя направить к нему резервный корпус М. А. Милорадовича, ускорить набор еще одного резервного корпуса, «который мог бы служить подкреплением и опорой на Московской дороге», подкрепить корпус П. X. Витгенштейна «резервными войсками, в Твери находящимися».
Отступая и готовясь к контрнаступлению, Барклай де Толли верил в скорую победу России. По словам его адъютанта В. И. Левенштерна, которому поручались доклады от имени главнокомандующего царю, Барклай с первых дней войны «успокаивал государя» и «ручался головою (в июне месяце), что к ноябрю французские войска будут вынуждены покинуть Россию более поспешно, нежели вступили туда». Вскоре после Смоленска, получив в Дорогобуже подкрепление из 10 тысяч смоленских ратников и узнав, что Милорадович уже ведет к нему еще 15 тысяч, Барклай стал готовиться к генеральному сражению.
Позднее он напишет об этом царю: «Когда я почти довел до конца... [свой] план и был готов дать сражение, князь Кутузов принял командование армией».
Заменив Барклая, Кутузов продолжал его стратегию, но не потому, что воспользовался ею, не сумев придумать ничего собственного, а потому, что она была единственно правильной, и Кутузов понимал это не хуже, чем Барклай.

"Бельские просторы" № 9, 2006.