Валеев Ильяс. Патриотические традиции башкир.

Воспитание патриота в народной педагогике издревле строилось на раскрытии социологической природы человека, т.к. любые явления, ведущие к десоциализации личности, ее отчуждение от результатов своей деятельности оборачивались дисгармонией социальных и биологических компонентов поведения.
Национальное начало в патриотическом воспитании мы можем выявить у многих народов. В том числе и у башкир, от которых, по мнению Л. Н. Толстого, «Геродотом пахнет».
Высказывание великого писателя о башкирах как о народе древнем облегчает нашу задачу по выявлению народных усилий в деле формирования патриотических качеств у подрастающего поколения.
В течение многих веков у башкирского народа сложилась и оттачивалась строгая система воспитания воина, которая включала:
— спортивные состязания;
— воинские игры;
— охоту;
— словесное воспитание;
— передачу традиций;
— фольклор.
История донесла до нас много свидетельств, подтверждающих данный вывод. Обратимся к некоторым из них.
В конце века указом от 10 апреля 1798 года были созданы Башкирское казачье войско и кантонная система управления. В составе кантонной системы управления были образованы сначала 12 кантонов, а затем 28. Каждый кантон возглавлялся кантонным начальником, на которого возлагались обязанности по организации пограничной службы вдоль Оренбургской линии. Башкирскими казаками могли быть здоровые мужчины от 20 до 50 лет. Служили они со своим конем, с собственным вооружением, имели несколько видов национальной военной одежды. Вооружение башкирского казака состояло из двух пистолетов или ружья, сабли, лука со стрелами в колчане, казачьей пики, аркана.
Чтобы заслужить звание батыра, юноша должен был многое уметь. Говоря современным языком, в боевой комплекс входили: джигитовка, преодоление водной преграды, меткая стрельба из лука, искусное владение арканом и многое другое.
Воспитание настоящего воина начиналось чуть ли не с младенческих лет. Едва научившегося ходить сына отец с гордостью сажал на коня. Получив из рук отца поводья от быстрого скакуна, мальчишка отвечал за него головой. Он должен был не только кормить его, но и быстро, главное — толково заседлать, чтобы тот в дороге не натер до крови холку и не сбил копыта на каменной тропе. Одним словом, мальчуган становился настоящим хозяином. И это в пять-шесть лет. Следует заметить, что коневодство в жизни башкирского народа всегда составляло основу его жизни. Старшие обучали подростков уходу за животными, умению выделять из табуна фондовое поголовье, состоящее из отборных кобылиц и жеребцов, от хозяйственных лошадей, различать их по разработанной возрастной номенклатуре. Особого искусства требовало приучение трех-четырехлетнего молодняка к верховой езде и хозяйственным работам. Известно, что зимой у башкир специального ухода за скотом в прямом смысле слова не было. До XIX века табуны лошадей, косяки других домашних животных зимовали в лесах и степях. Поэтому управиться с полуодичавшей за это время лошадью мог лишь очень смелый и выносливый человек. Объездить коня и вернуть его в послушное состояние было высшей аттестацией для юноши. А поскольку профессия укротителя лошадей не терпела слабых, естественно, молодежь развивала в себе необходимую физическую силу, выносливость и ловкость.
Маршал авиации, Герой Советского Союза, уроженец Башкирии И.И. Пстыго вспоминает: «С 6—7 лет нас учили ездить верхом на лошади. Отец пашет, а боронить мне. Летом копны подвозить к стогу. Под осень боронишь пар — опять верхом. Осенью молотят хлеб — погоняешь упряжку. Словом, к коню — этому самому верному помощнику крестьянина — привык с детства. Надо сказать, что фильмы с лошадьми, скачками я смотрю с удовольствием и теперь».
В. Д. Нефедов более конкретен и категоричен: «Все они (башкиры. — И.В.) — страшные (выделено нами. — И.В.) охотники до лошадей».
А. И. Тевкелев, который как никто другой хорошо знал башкир, писал, что в зимнее время, когда затрудняется передвижение на лошадях, русским нечего бояться, «понеже башкиры пешие хуже всякого народа».
Зная любовь башкир к конным состязаниям, Л. Н.Толстой решил устроить скачки с ценными призами. Весть об этом быстро облетела окрестные деревни, и в назначенный день съехалось несколько тысяч башкир, киргизов, уральских казаков и русских крестьян. Эти скачки впоследствии описали сыновья Толстого — Сергей и Илья и шурин С. А. Берс.
Хорошо подготовленные, эти скачки превратились в боевой праздник. Собравшиеся участники и зрители два дня пировали, пили кумыс, ели баранину, конину. По вечерам устраивались борьба и другие состязания, в которых принимал активное участие и Л. Н. Толстой.
С больших знанием дела Д. Н. Мамин-Сибиряк в рассказе «Юммя» изображает сцену борьбы, вызвавшей восторг зрителей. «Нужно отдать справедливость, что боролись отлично, и можно было полюбоваться молодцами-башкирами. Конечно, боролась молодежь, а люди солидного возраста принимали участие жестами и криками. Азарт степной публики проявлялся страшным гвалтом, когда борцы схватывались вплотную и кубарем летели на землю».
Борьба башкирская, как отмечает Д. Н. Мамин-Сибиряк, существенно отличается от русской. Если у русских побежденным считается упавший, то у башкир побеждает тот, кто окажется наверху, потому что при борьбе через опояску падают оба бойца. Особенность борьбы еще в том, что она носит индивидуальный характер, у русских же одно село идет на другое, завод на завод, город на город, и весь смысл борьбы в том, кто «унесет круг». Поэтому русскую борьбу начинают мальчишки, а лучшие бойцы выступают последними, и она заканчивается общим побоищем. У башкир же все идет «тихо и мирно, не разжигая патриотизма односельчан».
Юные джигиты осваивали все приемы национальной борьбы, учились владеть холодным оружием. Примечательно, что соблюдалась последовательность в боевой закалке: овладел охотничьим кинжалом — начинай тренировку с острой саблей. Стал заправским рубакой — испытай себя в метании ножа.
Известный поэт А.К.Толстой вспоминает: «После обеда началась между башкирами стрельба из лука, борьба и пробование силы... В борьбе, требующей столько же силы, сколько и ловкости, башкиры без труда бросали меня на землю, так же, как и казаков...».
Вершиной же ратного мастерства считалась стрельба из лука. Интересно, что лук был непременным спутником башкирских мальчиков. Поначалу они испытывали ивовый или тальниковый лук. Затем все туже и гибче, из березы, ореха, дуба.
Луков и стрел в Башкирии производили достаточное количество и не только для себя. Как пишет В.И.Даль: «...луков и стрел сами киргизы не делают, а достают их... у башкиров...».
Называя башкир народом воинственным, поэт-декабрист П. М. Кудряшов очень тонко подметил значение башкирских воинских игр:

Сия потеха — в цель стрелянье...
Башкиры! Ваше воспитанье
Достойно похвалы прямой:
В нем нет уроков утонченных,
Понятий хитрых, отвлеченных,
Рожденных пылкою мечтой;
Но вы счастливы простотой!
Все игры ваши, все забавы —
Уроки славные войны:
Средь безмятежной тишины
Вы все готовитесь для славы;
Коль громы брани загремят,
Тогда сердца в вас закипят
Геройства благородным чувством!...

Широко было распространено обучение детей лучшим приемам охоты с ловчими птицами: соколами, ястребами, беркутами и т.д. Народ считал, что наиболее результативно дети обучаются этим приемам непосредственно в процессе охоты. С этой целью взрослые непременно брали на охоту своих сыновей. Многолетний народный опыт подсказывал, что весной, после первых оттепелей и наступивших вслед за ними морозов, лучше преследовать диких коз, лосей, оленей и других животных на лыжах по насту, зимой — по глубокому снегу. При этом полагали, что весной образовавшаяся ледяная корка на снегу, а зимой глубокий снег препятствует быстрому движению животных; ловля их петлей, ловушкой или рогатиной целесообразнее осенью. Все эти способы охоты требовали хорошей физической подготовки, ловкости, выносливости и достаточного умения, смекалки и мастерства. Немаловажное значение в обучении детей придавалось умению «читать книгу» земли и леса, звездного неба, замечать и опознавать следы, видеть птицу, спрятавшуюся в листьях, даже если она сидит неподвижно, отличать шум леса от шороха пробирающегося по нему животного. По примятой траве или сдвинутым камням дети учились безошибочно определять следы, направление движения животного, учились следить за ветром, чтобы запах человека не достиг зверя и т.д. Надо полагать, что народная форма обучения приемам и способам была самой лучшей подготовкой будущего воина.
Следует отметить, что успехи детей на охоте всячески поощрялись и стимулировались взрослыми. Стимулирование имело свои правила, и суть заключалась в том, что за убитого ястреба или коршуна молодому охотнику с каждой юрты давались в подарок яйца, за убитого орла полагалось давать гусей и барашков, за пойманного зверя — охотничье снаряжение. Приобретение умений и навыков самостоятельно охотиться и добывать пищу свидетельствовало о достаточной зрелости и подготовленности подростка, юноши к жизни, и ему доверялись такие виды деятельности, которые считались сугубо взрослыми. Подросток становился полноправным членом семьи и общества.
Воинские игры, постоянная тренировка, охота способствовали развитию физической силы, без которой нельзя было не только стать настоящим батыром, но справиться с тем военным доспехом, который был обязан носить воин. Вот о чем поведал В. Зефиров в середине XIX века:
«Я обратил внимание на одну вещь в кибитке: это была кольчуга — старинный боевой наряд башкирцев... Я попробовал ее надеть, но не мог; в ней было весу около двух пудов, и, думаю, что ружейная пуля только вблизи может пробить эту кольчугу.
— Употребляется ли вами ныне это вооружение? — спросил я.
— Нет, хазрет, — отвечал Джантюря, — наши молодцы щеголяют ныне в суконных куртках, в киверах и отвыкли от тяжелой кольчуги. В прежние времена башкиры были не те, — бывало, назначат поход: кольчугу на себя, сверху синий кафтан, на голову белый колпак, за спину колчан со стрелами, к поясу пристегнет саблю, в руку копье — и пошел, куда командир велит. В таком наряде я был на войне с французами и в их большом городе Париже».
Участие башкирских конников в войнах и походах России способствовало выработке ими своеобразной тактики. Она тонко подмечена одним из авторов: «40 шагов есть среднее расстояние для верного выстрела (из лука). В сражении башкир передвигает колчан со спины на грудь, берет две стрелы в зубы, а другие две кладет на лук и пускает мгновенно одну за другой; при нападении крепко нагибается к лошади и с пронзительным криком, раскрытою грудью и засученными рукавами смело кидается на врага и, пустивши 4 стрелы, колет пикою». Другой источник подчеркивал, что «башкиры мастерски владеют пикой и метко стреляют из ружей и луков, — последним и действуют с такою силой, что пущенная стрела, на недальнем расстоянии, как, например, саженях на 15, пронзает не только человека, но даже и лошадь».
Имеются также зарисовки о внешнем виде башкирских воинов: «Мчатся на своих степных конях, известных своею крепостью и быстротою, башкиры в красных суконных кафтанах, обшитых позументами, в высоких остроконечных шапках, вооруженные пиками, луками и колчанами со стрелами; в числе их резко обозначаются витязи (батыры), покрытые сверх кафтанов кольчугами в железных шлемах».
Современными исследователями не до конца изученным остается такой феномен воспитания подрастающего поколения в прошлом, как словесное воспитание.
При поголовной неграмотности населения, непререкаемом авторитете старших, отсутствии современных средств массовой информации слово, адресованное молодому человеку, находило живейший отклик в его душе.
Участники военных сражений, боевых походов, важнейших в истории народа событий становились чуть ли не единственными носителями информации, так необходимой для молодежи.
Словесное воспитание в народе было важным элементом народной педагогики не только в далеком историческом прошлом, но и даже в 20—40-е годы XX столетия. Еще П.П. Блонский призывал: «Овейте душу ребенка героизмом и поэзией, этим вы воспитаете в нем самоотверженное нежное сердце. Побольше рассказов о героях-людях и героях-народах».
«...Я рос среди людей, занятых отгонным скотоводством, среди табунщиков и пасечников Южной Башкирии...
Характером и складом ума степняки своевольны. Может, потому они смогли сберечь в себе черты справедливой воли и терпения. Многое в их поведении, мироощущении я впитывал, слушая мирный говор моих сородичей, окруженный их лаской. Бродил с ними по горам, где зябь ковыля, розовые всполохи вишен и странная, щемящая мелодия степи, которая доносилась невесть откуда, все вызывало раздумья,» — вспоминает автор известных пьес «Тринадцатый председатель», «Последний патриарх» известный башкирский писатель Азат Абдуллин.
Вот несколько строк из воспоминаний дважды Героя Советского Союза М. Г. Гареева: «Клуба в ауле не было, и зимой, когда у хлеборобов образовывался досуг, они, завершив домашние дела, собирались в кузнице и вели там неторопливые долгие беседы. Было приятно, примостившись за отцовской спиной, дышать приторноватым запахом багрового угля, следить, как втягиваются в кузнечный горн слоистые волны махорочного дыма, и слушать рассказы взрослых. Они говорили о больших городах и дальних краях, где им довелось побывать в годы первой империалистической и гражданской войн, вспоминали загадочные и смешные случаи, размышляли о будущем. Говорили не враз, а строго соблюдая возрастную субординацию, внимательно слушая собеседников. И, конечно же, самыми благородными и внимательными слушателями были мы — дети».
Трактовка исторических явлений и фактов непосредственными участниками этих событий способствовала не только воспитанию патриотизма у молодежи, но являлась эффективной формой передачи боевых, героических традиций народа.
Одним из принципов стабильного развития общества и личности и действенного воспитания детей являлась возрастная субординация в семье.
В башкирском ауле царило доверчивое отношение детей к старшим и строгая и вместе с тем трогательная любовь старших к детям. Аул олицетворял собой покой и спокойствие, несмотря на бедность. Здесь можно было ощутить величие духа народа.
Отношения по вертикали — между повелителем и подданным, между отцом и сыном, между старшим и младшим — были четко определены, и мельчайшие детали их общеизвестны.
Основная масса башкирского населения жила в условиях моногамной семьи. Но были и полигамные семьи. По Корану, многоженство — явление приемлемое. И вопрос соотношения полигамных и моногамных семей представляет определенный интерес. Существует в основном две точки зрения. Согласно первой, многоженцев было чрезвычайно много. Точка зрения эта выдвинута чиновниками-администраторами XVIII в. и поддержана исследователями. Еще в 1726 году кунгурский воевода Юхнев, объездив по поручению властей 60 башкирских волостей, писал в своем отчете: башкиры «имеют многих жен по их закону, и того ради людны». Первый член-корреспондент Российской Академии наук оренбуржец П. И. Рычков в середине XVIII в. поддерживал ту же точку зрения. «Дворовое их (башкир. — И.В.) число повсягодно прибывает тем, что многоженства весьма умножаются».
Начальник Оренбургской экспедиции И.К.Кирилов в 1735 году доносил в Кабинет: «И без прибылых людей настоящее башкирское народонаселение чрезвычайно увеличивается вследствии многоженства... Башкиры опасны (выделено нами. — И.В.) не настоящею своею силою, но будущим размножением от многоженства и приплыва беглых».
Но бытовала и противоположная точка зрения. Знаток быта башкир, этнограф, руководитель тайного антиправительственного кружка в Оренбурге П. М. Кудряшев в 1826 году писал: «Редкие имеют более одной жены, потому что бедность не допускает пользоваться вполне дозволением религии». В. М. Черемшанский уточняет: «Башкирцы, как и вообще мусульмане, имеют достаточные — по две и по три жены, а бедные по одной. Впрочем, в настоящее время многие из благоразумных башкирцев не увлекаются примером многоженства, считая его главною причиной семейных несогласий, и, при всей возможности иметь несколько жен, всю жизнь довольствуются одной. Многоженцы обязаны иметь для каждой жены особое помещение — особую избу, старшей представляют преимущество в хозяйственном распоряжении».
Большая семья предполагала не только четкое распределение обязанностей между ее членами, неукоснительное подчинение младших старшим, но и поддержание в течение многих лет авторитета сказанного слова, совершенного поступка и старшинства.
Старшинство по рождению давало преимущественное право и на наследование родительского имущества. Корень башкирского обычая, как и обычаи многих других народов, уходит во времена настолько удаленные, что нечего искать давно истлевшее семечко, от которого пошел корень и само дерево. Смысл же сохранился по своей человеческой естественности. Право старшего идет от необходимой для отца с матерью заботы о детях, от обязанности старшего в семье занять место отца, ушедшего из жизни.
«С раннего детства, — пишет М.Г. Гареев, — я ощутимо испытывал привилегию первого в семье сына. Главное, конечно, было не в том, что пахотные и сенокосные наделы выделялись тогда только по количеству мужчин (любого возраста) в семье. Тут была и дань народной традиции, и радость, что я рос крепким и здоровым (при значительной тогда детской смертности), и, возможно, мой спокойный, некапризный характер».
Очень большое значение в башкирской семье имело рождение ребенка, особенно мальчика, и выбор имени.
«В дом, где родился младенец, — бедный ли дом, богатый, — со следующего утра сватьюшки да тетушки, кумушки — соседушки начинают стекаться с яствами. Только бэлеш опустился на стол, а в сенях уже скворчат и пофыркивают блины на горячей сковороде, по крыльцу восходит лунная россыпь медового чак-чака, а по двору важно плывет на блюде, блестя каплями солнечного жира, фаршированная курица, вот ее нагоняют с катламой, а там уже в ворота входят с баурсаком, и мимо окна пронесли кыстыбый, и уже с верхнего конца спускаются еще с чем-то... а там... Кто чем может (а иные и того больше, у себя нет — у соседа займут). Вот какими яствами у нас младенцу кланяются».
Выбор имени мальчику в башкирской семье было событием особо важным. Мудрейший, почтеннейший из родственников, соседей бережно принимал в свои руки младенца, туго завернутого в цветную материю с множеством черных бусинок, нашитых от сглазу. Что-то шептал ему на ухо. Затем так, чтобы звучало одновременно и утвердительно и вопросительно, объявлял имя.
Родившись, получив имя, в окружении большой семьи так и росли дети в башкирской семье, как описывается в романе М. Карима «Долгое-долгое детство»: «...умея выискать в сучке лишний росточек радости, в горсти горечи — крупинку сладости. И потому, когда мы выросли, когда в голову вошло понимание, а к сердцу пришла страсть, мы готовы были одного материнского благословения ради пройти сквозь тысячу испытаний, ради того, чтобы хоть раз заглянуть в глаза любимой, мы за тысячи верст, с края войны, зажав ладонью открытую рану на груди, спешили к родному становью. Хоть на день, хоть на час!!!».
Для башкир, не имевших до Октября развитых литературных традиций, фактически единственной формой выражения народной истории, философии, социологии был фольклор. Не распространяясь на эту тему, скажем, что устное народное творчество башкир явилось поистине богатейшим источником для создания произведений о жизни народа, об историческом прошлом. Многие исследователи Башкирии восторгались богатством башкирского фольклора. Так, видный писатель и публицист М. Л. Михайлов отмечал, что «башкирскими преданиями... полна Оренбургская губерния. Нет такой реки, нет такой горы, про которую не существовало бы легенды и песни».
Башкирский исторический эпос воспевал мужество и красоту сильной личности, легендарные подвиги, совершаемые батыром во имя счастья своего народа. Кроме того, эпические памятники — эти своеобразные устные летописи общественной и духовной жизни народа — широко отражали уклад и закономерности социального развития народа. Необходимо также иметь в виду, что за каждым произведением устного народного творчества отражалась жизнь как отдельной личности так и целого народа. На это указывает и великий мыслитель Н.К. Рерих, по свидетельству которого профессор Варшавского университета Зелинский в своих исследованиях о древних мифах, пришел к выводу, что герои этих мифов вовсе не легендарные фигуры, а реально существующие деятели.
Мотивы башкирского фольклора с его героями и событиями пронизывали многие произведения башкирских и русских писателей и таким образом приобретали вполне исторические очертания. А народные певцы и сказители очень часто являлись героями их рассказов, иногда они выступали даже соавторами: писатели только литературно обрабатывали услышанный от них сюжет. Данное утверждение характерно, например, для исследования башкирского фольклора русского писателя Н. А. Крашенинникова. Давая восторженный отзыв его книге «Угасающая Башкирия», венская газета «Neue Freie» писала: «Настоящие новеллы талантливого автора, посвященные некогда свободному народу — башкирам, которые с времени их покорения царской Россией стонут и страдают поныне под игом рабства. Крашенинников, сам родившийся в Оренбургской губернии, жил многие годы между башкирами и сумел вникнуть в жизнь этого тихого народа, сумел узнать его особенности и подметить самые привлекательные тайники его природы. Книга Крашенинникова содержит всего 11 новелл, но они дают полную и яркую картину этого оригинального (выделено нами. — И.В.) народа, картины, преисполненные поэтической прелести и необыкновенной жизненной правды.
Особенности Башкирии — обилие странствующих певцов, которые распевают легенды и народные саги, ярко рисующие судьбы башкир, их войны за свободу, их страдания под чужим игом в поэтических и очаровательных стихах».
Не все бесспорно в этой оценке, но совершенно справедливо отмечено хорошее знание писателем жизни башкирского народа и его богатого устно-эпического творчества.
Если мы обратимся к событиям Отечественной войны 1812 года, то увидим тот же дух патриотизма и героизма, характерный для башкирского народа.
Для нашей темы значительный интерес представляют сведения о рекрутских наборах, проведенных правительством в 1812—1813 годах. П. Е. Матвиевский убедительно показал, что наборы имели особое значение: они проходили в условиях вызванного войной патриотического чувства народных масс, когда «все ужасы крепостной казармы... в сознании рекрут отодвигались на второе место перед устрашающей силой нашествия «двунадесяти языков»».
Приведенные П. Е. Матвиевским данные свидетельствуют о том, что рекрутские наборы проходили в обстановке всеобщего возбуждения, в котором со всей очевидностью проявлялся дух согласия и готовности крестьян и горожан служить Родине. «Архивные дела о рекрутских наборах, — пишет историк, — красноречиво свидетельствуют о том, что преобладающая масса рекрутов шла в солдаты с невиданным раньше воодушевлением, с единым чувством поразить врага, отстоять родину-мать... Рекруты свою службу рассматривали как священный долг... Эти-то рекрутированные русские солдаты и являлись, как заметил К.Маркс, одними из «самых храбрых в Европе»».
Проявляя чувство патриотизма уже к 15 августа 1812 года, население Башкортостана пожертвовало в пользу армии 500 тыс. рублей. Добровольные взносы продолжались и в сентябре. Следует отметить, что денежный вклад дворян и купцов, по сравнению с народной помощью, был весьма скромным. Дворяне губернии внесли 65 тыс. рублей, при этом почти вся сумма была собрана ими с крепостных крестьян (60 тыс. рублей). Верхнеуральское купечество передало на нужды армии только 163, а троицкое — 210 рублей.
По словам представителя Англии офицера Роберта Вильсона, наблюдавшего боевые действия русских войск на территории Пруссии и Польши в 1805—1807 гг., с французами вели бои 1500 башкир «со стальными шлемами и одетые в кольчугу», которые соединились с армией Беннигсена у г. Веллау в ходе отступления ее после Фридланского сражения.
Во время сражений башкирские конники проявляли мужество и отвагу. Описывая сильную стычку с французской кавалерией, Р. Вильсон отмечает «личную храбрость» башкир, которые, только что прибыв в армию, бросились на французов вместе с другими казаками вплавь через р. Аллер. Башкирские конники, стреляя из луков, «с большим эффектом атаковали отряды врага, захватив пленных».
Выясняя участие в войне национальных вооруженных сил, П. Е. Матвиевский писал: «...Из всех нерусских народов края наиболее видную роль играли, особенно на последнем этапе Отечественной войны и заграничном освободительном походе 1813—1814 гг., башкиры».
Характерно, что в годы этой войны среди башкир не наблюдалось дезертирства и членовредительства. По этому поводу П. Е. Матвиевский делает следующий вывод: «Членовредительство наблюдалось в отдельных случаях по русским и нерусским селениям при полном (выделено нами. — И.В.) отсутствии его, по изученным данным, в казачьих и башкирских кантонах».
В годы иностранной военной интервенции в 1918—1922 годах боевые традиции башкир получили дальнейшее развитие и углубление. На восточном фронте участвовали отдельные башкирские отряды и боевые соединения. После разгрома Колчака по телеграмме В. И. Ленина они прибыли на защиту Петрограда. Владимир Ильич этому событию придавал огромное значение. В своей телеграмме Башкирскому ревкому от 5 сентября 1919 года он писал:
«Сейчас, когда решающие победы Красной Армии на Востоке обеспечили свободное развитие башкирского народа, решение Реввоенсовета Республики о переводе некоторых башкирских частей в Петроград приобретает исключительно политическое значение. Хищные империалисты увидят, что пробужденные народы Востока поднялись на защиту центров пролетарской революции. В то же время тесное общение вооруженных башкир с рабочими Петрограда обеспечит тесную связь и взаимное уважение в духе коммунизма.
Предсовнаркома Ленин».
В защите Петрограда башкирские отряды показали себя достойными наследниками боевых, патриотических традиций народа. Это об их отваге писал К. Федин: «В опаснейший для столицы Советской республики момент отдельные части башкирских войск проявили столько выдержки, отваги, стойкости, что положение было не только спасено, но и опасность превратилась в победу».
Петроградский пролетариат высоко оценил заслуги отважных сынов башкирского народа, вручив им Красное Знамя Петрограда.
З. Валиди, лидер башкирского национального движения, так охарактеризовал башкир, воевавших на стороне революции: «...башкиры отличались среди Красных своей воинственностью, к ним относились с симпатией и завистью... в войсках Юденича их называли «дикими башкирами».
Башкирские воины покрыли себя неувядаемой славой на фронтах Великой Отечественной войны. Уникальное явление в истории этой войны — 112-я (16-я гвардейская) Башкирская кавалерийская дивизия. Во всей кавалерии Красной Армии за всю войну были удостоены звания Героя Советского Союза 104 человека и из них 76 — воины Башкирской кавдивизии.
Эта дивизия награждена четырьмя орденами, ей присвоено почетное наименование Черниговской, она 15 раз отмечалась как отличившаяся в приказах Верховного Главнокомандующего! Пятеро стали полными кавалерами ордена Славы, все до единого бойца и командира были награждены орденами и медалями. Дивизия прошла путь от Волги до Берлина, потеряв около 50 тысяч убитыми и ранеными.
В приветствии ЦК ВКП(б) и Советского Правительства в честь 25-летия БАССР говорится: «В дни Великой Отечественной войны Советского Союза против немецко-фашистских захватчиков башкирский народ показал высокое понимание своего патриотического долга перед Родиной. Сыны Башкирии — воины Красной Армии в боях за Родину проявили доблесть и мужество, достойные славных боевых традиций башкирского народа (подчеркнуто нами. — И.В.).
«Слушайте голос Башкирии! — писали трудящиеся БАССР своим воинам. — Тысячи километров отделяют нас друг от друга, но мы всегда с вами, всегда вспоминаем вас, всегда думаем о вас. Едины наши чувства, мысли и желания. Наша общая священная цель: скорее разгромить силы фашистской орды, чтобы мирный труд и счастливая жизнь снова вернулись в наши села... Вручая вам нашу судьбу, благословляя вас на правый бой с фашистскими захватчиками и поработителями, мы скажем вам так: оправдайте наше доверие. Еще выше вознесите воинскую славу башкирского народа (выделено нами. — И.В.) и возвратитесь с победой».

Использованная литература:

1. Ахияров К. Ш. Башкирская народная педагогика и воспитание подрастающего поколения. — Уфа, 1996.
2. Барг М. А. Эпохи и идеи: Становление историзма. — М., 1987.
3. Башкирия в русской литературе. В 6 томах. — Уфа: Башк. кн. изд-во, 1989.
4. Гончарова Т. И., Гончаров И. Ф. Когда учитель властитель дум: Кн. для учителя. — М.: Педагогика, 1991.
5. Заки Валиди Тоган. Воспоминания: Книга 1. — Уфа, Китап, 1994.
6. «Замечания о башкирцах» // Журнал Министерства внутренних дел. — СПб., 1834, № 7—8.
7. Ломунова М. Н. Мустай Карим: Очерк творчества. — М.: Художественная литература, 1988.
8. «Любезные вы мои...». — Уфа: Башкнигоиздат, 1992.
9. Матвиевский П. Е. Оренбургский край в Отечественной войне 1812 г. Исторический очерк. — Оренбург, 1962.
10. Материалы по истории Башкирской АССР, ч. 1. — М. — Л.: Изд-во АН СССР, 1936.
11. Мустай Карим. Собр. соч. в 3-х т. Т. 3. — М.: Художественная литература, 1983.
12. Наказ народа: Письма народов СССР к бойцам-фронтовикам. — М., 1943.
13. Пстыго И. И. Труженики неба. — Уфа: Китап, 1995.
14. Раевский А. Воспоминания о походах 1813—1814 гг. — М., 1822, Ч. 11.
15. Рахимкулов М. Г. Страницы дружбы. — Уфа: Башкнигоиздат, 1972.
16. Рычков П. И. Топография Оренбургской губернии. — Оренбург, 1887.
17. Усманов А. Н. Башкирский народ в Отечественной войне 1812 года. — Уфа: Башкортостан, 1964.
18. Флоренский В. Башкирия и башкиры // Вестник Европы, п.6, кн. 12, 1874.
19. Черемшанский В. М. Описание Оренбургской губернии в хозяйственно-статическом, этнографическом и промышленном отношениях. — Уфа, 1859.
20. Чехов А. П. Полн. собр. соч. и писем в 30-ти т. 1974—1983. — М.: Наука, Т. 2.

"Бельские просторы" № 7, 2006.