Исбрандт Идес о южном происхождении якутов

Теория южного происхождения якутов оформилась еще в конце XVII столетия в записках одного иностранного купца, немца или голландца, Эверта Исбракдта Идеса, который, по поручению русского правительства, ездил через Сибирь в Китай для улажения пограничных дел. Он выехал из Москвы в 1692 г. и вернулся через три года в феврале 1695 г. Во время своего путешествия Исбраидт вел дневник, в котором между прочими сведениями заключались и краткие этнографические данные о некоторых туземных народах Сибири, в том числе о бурятах и якутах. Сведения о последних автор должен был получить, конечно, проезжая через Иркутск, путем расспросов бывалых людей при посредстве местной администрации. Отрывки из дневника Исбрандта Идеса через год после его возвращения в 1696 г. были изданы в Берлине Менцелем, опубликовывались также и Г. Г. Лейбницем в 1697 и в 1699 годы. Наконец, в 1704 г. дневник Идеса был издан полностью в Амстердаме в переводе на голландский язык под редакцией Н. Витпена. По словам М. П. Алексеева, автора книги «Сибирь в известиях западноевропейских путешественников и писателей», откуда мы заимствуем сведения о труде Исбрандта Идеса, «книга эта привлекла к себе большой интерес и переиздавалась много раз на разных языках» 1. Часть дневника Идеса, относящаяся к бурятам и якутам, полностью переведена на русский язык и напечатана в упомянутом выше труде М. П. Алексеева.

Исбрандт Идее, по собранным им слухам, описывает одежду якутов, их верования, кое-что из религиозных обрядов и обычаев, дает сравнительную характеристику якутского языка и отмечает их южное происхождение. Ввиду особо почетной роли Идеса в деле развития якутской историографии, мы

_____

1. См. названное сочин. М. П. Алексеева. Т. I, часть II, Иркутск. Крайгиз. 1936. Стр. 141. Амстердам.

[07]

позволим себе привести все те данные, которые удалось ему собрать о якутах во время своего путешествия.

«Перехожу в большой реке Лене, которая течет на юго-запад (?) из озера Байкала, отделяющего, как сказано выше, Сибирь от Даурии. На этой реке расположен город Якутск — главный город северной области Сибири. Народы, живущие в окрестностях этого города и на берегах реки Амги, называются якутами. Они носят одежду, составленную из кусков меха различного цвета, образующих странную смесь. На швах и вокруг всей одежды господствует обшивка из шерсти белого оленя, шириной в руку; одежда открыта с обоих боков и сделана вроде как бы по немецкой моде. Народы эти носят длинные волосы, свисающие до плеч. Обычай носить рубашку им незнаком».

Осведомленность Идеса по географии Якутского края для того времени довольно точна. Он сообщает еще и названия притоков Лены: «Витим, Олекма и Майя, которые текут все на юг. Берега их так богаты черным соболем и некоторыми другими сортами прекрасного меха, что зимой там можно купить множество шкур за три-четыре рубля».

О верованиях якутов мы находим следующие сведения:

«Они (якуты) убеждены в существовании некоего бога в небе, которому считают себя обязанными своим имуществом, женами и детьми. У них в году всего лишь одни праздник, они празднуют его весной, с большой торжественностью. Церемония состоит в том, что они разжигают большой костер и поддерживают его во все время, пока длится праздник; они воздерживаются в это время от питья, но употребляют свой кумыс или арак на изготовление возлияний, которые они, один за другим, приходят выливать с восточной стороны. Этот кумыс представляет собой водку из молока, которую они обычно употребляют».

«Когда кто-нибудь из них умирает, ближайший из его родственников принужден быть погребенным совершенно живым рядом с умершим, прискорбный обычай, происходящий, возможно, из той области Индии, где жена обязана игги на костер и смешать свой прах с пеплом супруга, дабы иметь возможность на том свете возобновить их обоюдное наслаждение».

Довольно близкое к истине описание Идесом якутского кумысного праздника «ысыах», устраиваемого в начале лета в честь творца неба и земли, главного виновника размножения людей, скота и молочного изобилия, небожителя Юрюнг-Айыы (Белого Создателя), передача пи довольно популярного и теперь фольклорного сюжета о похороне в древности со знатным лицом его раба — стремяного («ююнньют, ынгыырджыт» — дословно — взнуздателя и седальщика) (осведомители Идеса вряд ли умели отличать предание от живого обычая), а также уловления таких узко-местных географических названий как Амга и Мая — ясно свидетельствуют о том, что этот первый якутовед получил свои сведения от какого-то уроженца Якутского края, вернее, конечно, г. Якутска, который, по всей вероятности, был хорошо знаком и с якутским языком.

«Язык якутов, — сообщает Идес, — очень (близок к языку магометанских татар, живущих в окрестностях

[08]

Тобольска в (Происходящих от бухар; может быть, именно, в подражание этим татарам каждому якуту разрешается иметь столько жен, сколько он может прокормить».

Здесь не только намечается родство якутов с турецкими племенами, но уловлен и ясный признак классовой организации тогдашнего якутского общества, ибо содержание целого гарема жен не могло быть доступно «каждому якуту», как пишет Идее, а только представителям господствующего класса.

О переселении якутов на север откуда-то из южных мест Идее говорит в следующем отрывке:

«Они имеют обыкновение говорить, что (предками их были монголы и что они населяли некогда часть страны калмыков, откуда русские их выселили, чтобы переселить в эти свои земли. Они добавляют, что гораздо охотнее предпочли бы жить на своей родине, чем в крайне холодной стране, где они вынуждены проводить три четверти года в подземных пещерах.» 1

Как видим, южная родина якутов определяется здесь со ссылкой на исторические воспоминания самих якутов. Мы имеем некоторое основание предполагать, что, приведенная выше, формулировка южного происхождения якутов могла принадлежать не самому Идесу, а редактору голландского издания его дневников, Николаю Витцену. М. П. Алексеев в своей книге ссылается на воспоминание Н. Витцена в письме на имя X. Бюнеру от 24 сентября 1709 г. следующего содержания. (Витцен вспоминал) — «Описание путешествия Исбрандта в той форме, как оно издано, было редактировано мною по бумагам, которые он мне прислал и которые были написаны весьма запутано на его гамбургском или нижнесаксонском наречии». 2

Наше подозрение о редакторском произволе Витцена при издании дневника Идеса подтверждается еще одним фактом, а именно, цитатой из тех же дневников сообщения Идеса о южной родине якутов Ф. Страленбергом в его известном сочинении о Северной части Азии, изданном в Стокгольме в 1730 г. Этот автор, не указывая места и года издания, приводит маленькую выдержку из какого-то немецкого издания его «Путешествия»:

«Исбрандт Идее говорит, что они (якуты) и буряты, которые теперь живут около Байкальского» моря, прежде составляли один народ».3

За восемь лет до издания дневников Идеса в 1692 г. был переведен на голландский язык труд французского иезуита Филиппа Авриля «Voyage en divers etats d'Europe et d'Asie» и проч., в котором содержится краткое сведение и о якутах. Авриль пишет:

_________

1. См. Там же. 147—148 стр.

2. См Там же. 140 стр.

3. См. соч. Стралевберга. Стр. 128 стр.

[09]

«Кроме тех родов татар, о которых я говорил, есть еще другие, называемые: остяки, братские якуты и тунгусы, рассеянные по рекам и озерам, находящимся на пространстве земель от Сибири до земли монгольской. Но как у всех сих народе в — одинаковая физиономия и один язык с калмыками, то должно полегать, что они суть разные отделившиеся роды от калмыков, и что, привыкнувши постепенно к московит я нам, они покорились, наконец, им». 1

Что Н. Витцен был хорошо знаком с трудом Авриля, конечно, не может подлежать никакому сомнению. Если дело обстояло так, то что же удивительного в том, что «путанное», по его мнению, сочинение Идеса он местами выправил, согласно приведенной выше, сученой» и довольно самоуверенной классификации Аврилем народов Сибири и центральной Азии. Авриль, который тоже прожил некоторое время в Москве и написал свое сочинение по собранным там сведениям, мог показаться Витцену более ученым и надежным авторитетом, чем простой купец Идее. Этот густой туман этнографического неведения, как убедимся дальше, стал рассеиваться лишь с выходом в свет известного научного труда Ф. Страленберга, которому впервые, на основании более точных лингвистических данных, удалось создать более или менее точную классификацию народов северной и центральной Азии, раскрыв вместе с тем и картину близкого или дальнего родства их между собою.

На основании приведенных выше данных, мы вправе признать. купца Исбрандта Идеса родоначальником всех позднейших теорий, роднящих якутов то с западно-сибирскими татарами, то с бурятами, то с монголами.

Идес ездил в Китай через Южную Сибирь и Даурию. Следовательно, самих якутов он не видел и получил сведение о них только в г. Иркутске, где находилось главное управление тогдашней Восточной Сибири. Высказываясь о южном происхождении якутов, Идее, по-видимому, повторяет прочно сложившееся мнение местных русских людей, которые были представлены ему в качестве знатоков тех или других туземных народов Сибири. В тогдашнем Иркутске людей, долго проживших в г. Якутске и хорошо осведомленных о якутах, конечно, можно было найти в любое время, ибо Якутск, как в административном, так и в торговом отношении, зависел от Иркутска. Таким образом, научное открытие Идеса упирается на убеждение и осведомленность русских людей, проживших в центре Якутского края.

Но, спрашивается, почему же у русских сложилось такое мнение о прошлом якутского народа?

Старинный город Якутск был совсем не похож на другие города Сибири: он, по справедливости, мог бы называться городом якутов, ибо там в частной и общественной жизни господствовал якутский язык.

Отдаленность Якутского края от центров русской оседлости и ничтожное количество русских, затерявшихся маленькими кучками среди массы туземного народа, способствовали объякучению русских старожилов во всех городах Якутского края, что констатируется многими старинными авторами.

______

1. М. П. Ажексеев. Там же. Т. I. Ч II, стр. 88.

[10]

Адъюнкт Академии Наук Иван Исленев, побывавший в городе Якутске в 1769 году для астрономических наблюдений, в своем дневнике, между прочим, отмечает:

«Живучи с младенчества между якутами, все жители научились говорить по-якутски, ибо у последнего казака служитель и работник бывают якуты и якутки и не малое число ныне таких, как уже худо говорят по-русски, отчего мало-помалу вкоренились в них якутские обычаи и суеверия...» 1

Н. Щукин, побывавший в городе Якутске в 1830 году, пишет:

«Старушки нередко толкуют между собой по-якутски. Этот язык господствует здесь между всеми классами, как у нас в столицах французский. Нет ни одного жителя, который не знал бы по-якутски. Да и неудивительно: в доме няня — якутка, кухарка — якутка, кучер, работник, все — якуты. Здешний житель лучше говорит по-якутски, нежели на отечественном. Если вам нужно найти чей-нибудь дом, то не скоро доберетесь до него: у кого ни спросите, никто не знает по-русски» 2.

Почти то же самое о старожилах г. Якутска констатируется несколько позднее и Миддендорфом.

«...Укажу на самый г. Якутск, где в мое время на чиновничьих, купеческих вечеринках говорили по-якутски... Укоренился якутский язык между русскими, очевидно, вследствие якутской прислуги».3

У Маака о русских на Вилюе мы находим следующие строки:

«В городе Вилюйске я видел русских казаков в присвоенной им форме, относящих царскую службу, но не знавших почти ни одного русского слова» 4.

Таковы русские горожане, а о немногочисленном русском крестьянстве не приходится и говорить. Все крестьяне, поселенные в старину вдоль Иркутско-Якутского тракта по берегу Лены, до сих пор в своем домашнем быту разговаривают только по-якутски, а знающих русский язык можно встретить лишь в виде редкого исключения из числа хорошо грамотных или лиц, отбывавших воинскую повинность.

Барон Майдель обратил внимание на полное объякучение олекминских и нюрбинских крестьян. Автор в двух русских селениях Олекминского округа с населением в 1800 душ нашел только одного парня, который говорил по-русски. 5

Столетием раньше картина объякучения русских в городах Якутского края не могла не быть еще более полной, ибо тогда, ввиду недостатка в русских женщинах, гораздо чаще должны были иметь место браки с якутками. Для наших целей особенно важно полное объякучение русских старожилов в городе

____

1. См. журн. „Новые ежемесячные сочинения". Ч. XXII, ал р. 1788, „Из дневниковых запасен адъюнкта Акад. Н. Ивана Исленева, бывшего в г. Якутске для наблюдения явления Венеры в солнце 1769 г.

2. „Поездка в Якутск". 18-14. 2 нзд. Стр. 228.

3. „Путешествие на севор н восток Сибири". С об. 1869 г. Ч. II. стр. 759.

4. „Вилюйский округ". Спб. 1878. Ч. 3, стр. 38.

5. „Путешеств. по северо-вост. частн Якут. обл. в 1868—1870 г. г. Перевод с немец. Соб. 1894 г. стр. 450—451.

[11]

Якутске и образование в нем смешанного русско-якутского общества, пользующегося в своем быту якутским языком. Первые иностранцы, писавшие о якутах, почерпали свои сведения, несомненно, при посредстве единичных представителей этого старожилого населения г. Якутска, времепио или постоянно проживавших в Иркутске.

В цикле, устных сказаиий якутов о своем прошлом центральное место занимает сюжет о воображаемом прародителе веет племени «Эр-Соготох Эллэй-Боотуре» (Муж—одиночка Уялэй-Богатырь), который, поссорившись со своими родственниками, решил бежать с дряхлым отцом из родного края. Отец умирает по дороге, а Эллэй прибывает к верховьям реки Лены, строит здесь маленькой плотик или даже просто садится верхом на бревно с корневищем и плывет вниз по реке. Он прибывает к местожительству богача Омогоя, у которого две дочери. Эллэй поступает к богачу в работники и женится на одной из дочерей Омогоя. Все якутское племя, якобы, и является размножившимся потомством Эллэй-Богатыря. Во многих вариантах народных сказаний и богач Омогой представляется точно таким же беглецом из верховьев Лены, как и его зять. По поводу популярности этой легенды Серошевский замечает:

«Всякий якут, неравнодушный к преданиям своего народа, знает его и может передать с большей или меньшей полнотой», (Якуты 190 стр.).

Замечание Серошевского справедливо лишь в отношении населения центрального и обширного Кангаласского улуса, на землях которого поставлен г. Якутск. Якуты Верхоянского и Колымского округов этих мифологических имен не знают и понятий об общеплеменном предке не имеют. Во всех прочих якутских улусах знатоки легенды об Эллэе встречаются реже, главным образом, в улусных центрах; относительно большей популярностью она пользуется в пределах юго-западного Вилюя, благодаря обилию там эмигрантов из того же Кангаласского улуса.

Не может быть двух мнений о том, что приведенная легенда очень рано была усвоена и русскими старожилами г. Якутска. Так как второе и третье поколение казаков-завоевателей большею частью происходило от якуток и должны были чувствовать себя полу-якутами, то якутские генеалогические сказания оказывались далеко не чуждыми и для русского служилого класса. Мы думаем, что, на почве родства старинных казачьих родов с якутами и совершенного знания их представителями якутского языка, в г. Якутске создались весьма благоприятные условия для дальнейшей эволюции сказаний об Омогое и Эллэе. Казаки, как народ бывалый и обладающий более широким этногеографическим горизонтом, чем якуты, значительно изменили основной строй якутской легенды, внеся в нее серьезные интерпретации. Например, они включили в сказ об этих мифологических героях сюжет столкновения якутов с бурятами — «бырааскай». (Это название бурят есть ничто другое как якутское произношение русского «братский»), тогда как это имя якутам дорусской эпохи было абсолютно чуждо и не могло заключаться в их первоначальных сказаниях. (Современные буряты представляют историческое новообразование и в эпоху проживания якутов около Байкала, как самостоя-

[12]

тельная народность, можно сказать, и не существовали. Об этом см. в продолж. наших очерков ч. III, глава YI).

Как мы видели выше, якуты своих легендарных предков обычно представляют беженцами: бежит с семьей Омогой-Баай, за ним, сев на бревно, плывет Эллэй-Боотур, что тоже носит характер бегства. Отчего и почему они бегут? В устах самих якутов бегство их прародителей большею частью объясняется семейными раздорами, лишь в редких случаях вводится мотив притеснения иноплеменных народов. Но русские люди, знающие туземное население Предбайкалье, откуда течет Лева, не могли удержаться от соблазна соответствующим образом корректировать легенды темных якутов:

«Их предки бегут по Лене. Знамо дело, побежали от тамошних бурят, которые живут там в Верхоленских степях».

Так, несомненно, родился псевдо-якутский сюжет о проживании якутов около Байкала «совместно с бурятами» и о бегстве их предков, вследствие неудачных войн с бурятами. Приведенное выше краткое сообщение Исбранта Идеса доказывает, что уже в конце XVII столетия якутские генеалогические легенды стали достоянием русских людей и рассказывались ими с интерпретациями, применительно к этнографическому горизонту по русской истории. Несколько лет спустя после проезда Идеса легенду об отделении якутов от бурят черпает из того же источника иркутских знатоков Ограленберг. Сюжет о войнах и бегстве якутов от бурят еще более укоренился в историко-этнографической литературе, когда исследователи добрались до самих старожилов г. Якутска, этих главных носителей псевдо-якутских сказаний. Наличие русских обывателей, могущих сойти за настоящих якутов, делало излишним расспрашивание самих якутов. И первые писатели о якутах почти до конца 70-х годов прошлого столетия пробавляются пересказами все той же легенды полурусского общества г. Якутска.

Итак, гипотезу Исбранта Идеса, об южном или прибайкальском происхождении якутов нужно рассматривать не как научно-исторический прогноз о прошлых судьбах якутского народа, а как простую запись основного содержания легенды самих якутов о переселениях вниз по Лене Омогоя и 9л- лэя, ставшего известным при посреднической роли объякученного старожилого населения г. Якутска. Таким образом, легендарное воспоминание самих якутов стало краеугольным камнем и исторической литературы, об этом народе. Вот почему необходимо обратить сугубое внимание на героический эпос якутского народа и в нем искать дальнейшие указания о прошлых этапах его исторической жизни.

Имя якутов и данные об их местожительстве лопали в западно-европейскую литературу еще за 12 лет ранее издания путевых записок Исбранта Идеса, а именно, но расспросным сведениям писал о них, упомянутый выше, голландский ученый Николай Витцен, прозванный современниками «новым Колумбом и открывателем Северо-Восточного света», в своем труде о «Северо-Восточной Тартарин» с очень длинным и описательным заглавием. (1-ое изд. вышло в Амстердаме в 1692 г.).

[13]

В книге Витцена приводится в переводе на якутский язык молитва «отче наш», имена числительные и 35 якутских слов. (Эти сведения заимствуем из труда академика, Бётлингка: «Über die Sprache der Jakuten»). Если бы в те времена существовали специалисты — туркологи, то они, по данным Витцена, безошибочно определили бы турецкую природу якутского языка, ибо, как известно, якутские числительные не дают существенного расхождения с другими турецкими языками. Кроме того, у Витцена приводятся такие общераспространенные тюркские корни, как «ат» — конь, «тангара» — небо, «сир»—земля и т. д., хотя и в сильно искаженной транскрипции, но все же допускающей возможность уловления языковых параллелей.

Витцен имеет правильное представление и об основах экономического быта якутов. Он сообщает о наличии рогатого и конного скота. От него мы узнаем о таких фактах из области хозяйства, которые в позднюю эпоху, когда умножились писаные и печатные источники, не могли быть наблюдаемы ввиду разрушения старинного хозяйственного уклада якутов. Он, например, сообщает о владельцах многотысячных табунов конного скота, т. е. такое явление, которое до недавнего времени могло быть наблюдаемо лишь среди киргиз-казахов и у забайкальских бурят. Эти факты, два столетия тому назад имевшие очевидцев, в памяти современного нам поколения превратились в сюжеты легендарных сказании. Такое сосредоточение в единичных руках живой собственности, несомненно, говорит о господстве в древнем якутском быту олигархических порядков и наследственного дворянства, составляющих особенности скотоводческого феодализма, ибо в течение двух-трех человеческих поколений немыслимо такое накопление движимой собственности. Так как всякого рода крайности, обычно, бывают обусловлены друг другом и уживаются вместе, то мы вправе предположить, что среди якутов того времени имелся гораздо больший процент народной бедноты, бесскотных, безлошадных и безземельных, чем возможно было наблюдать в позднюю, более или менее известную вам эпоху.

[14]

Цитируется по изд.: Ксенофонтов Г.В. Ураангхай-Сахалар. Очерки по древней истории якутом. Том 1. Иркутск, 1937, с. 7-14.